БРОНЯ БЫЛА КРЕПКА

Александр МАТВЕЕВ

В памяти из моего детства сю­жетом чёрно-белого кино осталось возвращение плачущей мамы бу­ранным вечером домой в выстужен­ную избу со словами: «Вот и послед­него из родни – Пашку проводили на войну».

Возможно, я тогда уже пони­мал, кто такой Пашка, но сейчас точ­но утверждать не могу. Хотя по рас­сказам домашних, в то время я уже что-то соображал, так как, используя свой «жизненный» опыт в детских забавах, частенько «режиссировал» проводы моего отца-шофёра на фронт.

Будучи мобилизованным вместе с колхозной автомашиной- полуторкой, на сборный пункт райвоенкомата он на ней и поехал. Стоя левой ногой на подножке и держась правой рукой за руль, при открытой дверце грузовика, он, оборачиваясь, прощально махал сельчанам.

Я восседал на шоферском месте. А было мне всего два с половиной года отроду. Противоположным передним колесом машина наехала на бугор от канавы соседского огорода, и я между ног отца кубарем вылетел из кабины на землю… Толпа бросилась к машине. У ошарашенного произошедшим отца, по­скольку он не был интеллигентом, а убеждённым атеистом, вы­рвалось чисто русское: «Ох, твою мать, не жалко машину, жалко, чуть было ребёнка не угробил…»

Дедушка по маме, работавший в райцентре продавцом ма­газина хозтоваров, за мой «подвиг» подарил мне штампованный зелёный грузовичок и такую же зелёную пушечку. Горошинами расстреливая машину или сваливая её на бок, я с горьким сожа­лением под смех и слёзы родных произносил прощальный папин монолог… Эти мои первые детские игрушки я помню хорошо.  

А в тот день моя мама ходила в райцентр проводить на фронт последнего из многочисленной родни, родного семнадца­тилетнего брата по отцу моего дядьку Павла.

После окончания танковой школы в городе Кургане их эки­паж, получив новенькую «тридцатьчетвёрку», в составе четвёр­той танковой армии, где мой дядя состоял в должности коман­дира орудия, был отправлен на фронт. Первое боевое крещение дядька Павел получил при освобождении города Львова, где их полк стал Гвардейским и Львовским. В этом боевом соединении он и впредь будет познавать радость боевых побед и щемящую горечь от потери боевых друзей.

Когда в боях на Сандомирском плацдарме геройски по­гиб командир танка, Павел Тимофеевич в пылу боя сам заменил его и до конца войны оставался командиром танка. А у станции Бенау под Берлином его танку с прикреплёнными пехотинцами предстояло провести разведку боем, где было сосредоточено много боевой техники противника. Но неприятель, разгадав их маневр, окружил их и стал сжимать кольцо. Подбив «пантеру» и два бронетранспортёра, ребята чудом вырвались из окружения. А мой дядька в этом бою был ранен. За этот подвиг его награди­ли орденом «Славы 3-й степени». При штурме Берлина их танк, уничтожив орудийный расчёт, был повреждён немецким снаря­дом. Погиб механик-водитель. Под огнём противника провели не­обходимый ремонт, продолжая вести огневую поддержку пехоты. За мужество, проявленное в этом бою, командир танка Павел Медянцев был награжден медалью «За отвагу».

После взятия столицы фашистской Германии Четвёртая Гвардейская танковая армия была направлена на помощь вос­ставшим в Прагу. В этих боях его танк уничтожил два артиллерий­ских расчёта врага. Этот исторический рейд был направлен на уничтожение оставшейся группировки войск фашистов уже после капитуляции Германии. Здесь к боевым наградам Медянцева до­бавилась медаль «За боевые заслуги». Особой его болью была потеря товарищей, погибших за Прагу уже практически в мирное время. Но так оно было.

Война закончилась, а моего дядьку демобилизовали только в 1950 году. Почти все послевоенные годы на всех торжествен­ных построениях он был знаменосцем полка. Носил гвардейское знамя, под которым прошла его опалённая огнём жесточайшей войны юность. Занимался учёбой молодёжи в должности коман­дира учебного танкового взвода. Неоднократно избирался комсо­мольским секретарём танковой роты.

Этот комсомольский задор, прошу прощения у читателя за избитый газетный штамп, и преданность делу, Павел Медянцев пронёс через всю свою жизнь. Мне посчастливилось сидеть с ним на Усть-Калманской районной конференции, куда я был из­бран делегатом от Пономарёвской неполной средней школы в 1952 году. Выступая в прениях, он здорово критиковал районный ДОСААФ за консерватизм в военно-патриотическом воспитании молодёжи. Думаю, он имел на это право.

Как-то так вышло, что меня закружил жизненный водово­рот, и я восемнадцать лет кряду не бывал на малой родине, хотя, казалось, Алтай здесь совсем рядом. А дядя, бывая у меня и в Целинограде, и в Алма-Ате, мало заводил разговоров на тему войны.

Только однажды рассказал, как в полковнике ракетных войск, шедшем по Усть-Калманке, узнал фронтового друга, оклик­нув его солдатским прозвищем: «Геббельс, это ты?» А в ответ раздалось: «Борман, дружище, живой!..» Уж как их развели фрон­товые дороги, я не знаю и имя этого полковника не запомнил, но оказалось, что он служил рядом, в ракетных войсках стратеги­ческого назначения под Алейском. Стали общаться, вспоминали фронтовые будни, оставшихся там навсегда боевых друзей.

Всего-то не расскажешь. Откуда в их поколении было та­кое внимание к ближним, человечность и доброта? До ухода на войну, от райцентра за двадцать километров, дядя Павел на велосипеде частенько наведывался к нам проведать старшую сестру-солдатку, оставшуюся с её выводком. Недавно отыскал в своём архиве моё первое в жизни фото, сделанное им перед самым призывом. С обратной стороны пометка – «11 июля 1942 года».

В дни моего ученичества, в студенческие годы на канику­лах я всегда старался заскочить, проведать его семью, поскольку чувствовал, что моё появление не будет нежеланным. Разве за­будешь такое, когда приехав в Барнаул на какое-то совещание, он не пошёл со всеми в ресторан, а повёл меня, учащегося ре­месленного училища, в крайдрамтеатр на постановку спектакля «Собака на сене», что было для меня впервые. Когда я школьни­ком бывал у них, мой дядя давал мне порулить буксирным кате­ром на Чарыше, где работал после демобилизации в речтрансе. Как знать, может быть, этот рулёж и стал мечтой: приходилось рулить подводной лодкой во времена срочной службы. Да мало ли его добрых дел стали примером для других.

Последние 12 лет до самой кончины Павел Тимофеевич Медянцев возглавлял районный Совет ветеранов. Самое инте­ресное: полковой писарь в документах при демобилизации ис­казил его фамилию – вместо буквы е, начертил я. А он так и не заменил буковку. Сколько хороших, истинных, а не фальшивых слов услышал я о нём на родине… Вот ведь судьба. Под ним сго­рело три танка, а умер от перитонита семидесяти двух лет отроду в районной больнице.

Недавно узнал, что на мои стихи «Просёлком на Россошь», посвящённые ему, талантливый композитор и поэтесса Светлана Ножкина написала песню. Благодарные дети и внуки, послу­шав в Интернете слова и музыку, её неординарное исполнение, сообщили мне, что это лучшая память о нашем родственнике накануне юбилея всенародного праздника.