НА ВОЙНУ!

Николай ЗАЙЦЕВ

На войну мой отец Зайцев Пётр Руфетович ушёл не сразу. Уголь стра­не был нужен не меньше солдат. Продолжал работать на шахте рудни­ка Акчатау вплоть до сентября 1941 года. Сборы на фронт были недолги – враг рвался к Москве. Всего с шахты в армию было призвано семьдесят пять человек.

В Шетск, на станцию, добира­лись на верблюдах, по трое в повоз­ках. В ауле Аксуйлу новобранцев за­стала метель. Мело так, что пришлось остановиться на постой у местного жителя. В семье хозяина-казаха, к которому попали на постой Пётр и ещё два новобранца, сын уже находился на фронте и ве­стей от него давно не было – приняли их, как родных.

Три дня не унималась метель, и, казалось, ей не будет кон­ца. Тронулись только на четвёртый день. Хозяин дал им в дорогу немного продуктов и, провожая, всё просил ребят разыскать на фронте его сына и передать ему, что его ждут дома. Вот такое представление о масштабах войны было у простых людей.

Добрались до станции Шетск. Городок был переполнен людьми, бегущими от войны, не погорельцами с оккупированных территорий, а вполне здоровыми мужчинами, пригодными к воин­ской службе. Кто-то защищал в смертельных сражениях с врагом Родину, иные же спасались бегством в Сибирь и Среднюю Азию. Кем были эти дезертиры, Пётр не знал, но помнит, что у спеша­щих в укромные места людей при себе находились крупные сум­мы денег в мешках, чемоданах и они наперебой угощали ново­бранцев едой и водкой и разговаривали между собой на незна­комом языке. Воистину сказано – кому война, кому мать родна.

Из Шетска отправились дальше уже в теплушках. В Семипалатинске началось распределение. Ровно три дня Пётр и ещё четыре парня, не имеющие никакой воинской специально­ сти, обучались истреблению танков. Так, на скорую руку, готовили ребят, никогда не видевших танков, орудий, окопов, к самой дол­гой, жестокой и кровавой в истории человечества войне. Здесь же выдали обмундирование, и снова поезд до Новосибирска, по­том – до Свердловска.

В Свердловске, на станции, трое парней из пятерых ис­требителей танков попали под проходящий поезд. Из-за этого происшествия теплушки с новобранцами заперли на замок и не открывали до самой Москвы. Так и прибыли в район разъезда Дубосеково. Из теплушек, посчитав и построив, новобранцев по­вели в баню. Но только намылились, раздались крики: «Тревога, танки!» Наспех одевшись, новобранцы попали в окопы. Как гово­рится, из огня да в полымя, правда, здесь скорее наоборот. Так началась для Петра Великая Отечественная война. Был конец сентября 1941 года.

ПОД МОСКВОЙ БЕСКОНЕЧНЫЕ БОИ

...Танки, танки со зловещими крестами на броне. Сколько их было, сотни, тысячи? Истребители танков действовали беспере­бойно. Одни вязали связки гранат по пять штук в каждой связке. Четыре гранаты ручками вверх и одна посередине ручкой в об­ратную сторону. За эту ручку и брался боец. На задание выходи­ли из окопа по двое. Обходили, а вернее обползали, танк с двух сторон и бросали гранаты по тракам гусениц. Кто возвращался в окоп, кого косили из подбитых машин пулемёты.

В промежутках между танковыми атаками отражали ата­ки пехоты. Для этого у Петра под рукой находился пулемёт Дегтярёва и, слава Богу, имелись навыки охотника. Ходили в кон­тратаки. Такое случалось редко. Командиры орали: «Вперёд!» – но желающих бросаться с винтовкой на железную громадину на­ходилось мало.

Молодёжь, с её желанием драться, удерживали в окопах старики, которые понимали бесполезность таких вылазок. Просто хватали за шинель и удерживали в окопе. Это была хватка отцов, сознающих важность жизни своих сыновей для победоносного продолжения этой войны.

Прибывали новобранцы, теперь уже сибиряки. Хорошие, здоровые ребята, но едва-едва обученные воинскому делу. И хотя у себя дома, в тайге, они слыли удачливыми охотниками на любую дичь, в битве против железных чудовищ эта подготовка их плохо выручала. Не успевали привыкнуть к войне – гибли, на их место заступали другие. Отдыхали только по ночам. Ночью немцы не воевали. «Ахтунг, ахтунг, – кричали в сумерках гром­коговорители с другой стороны фронта. – Рус Иван, не стрелять, отдыхать». Откуда было немцам знать, что русский Иван был не одинок в этой войне, все народы великой страны поднялись на защиту Отечества, и эти усталые солдаты валились на дно око­па спать, чтобы утром снова бить захватчиков. Пётр вспоминает, что бойцы даже благодарили противника за этот ночной покой такими словами, которые могли даже служить утешением врагу в короткие часы отдыха, между ожесточёнными боями. Менялись люди, всё больше и больше неподвижных танков дыбилось на протяжении тридцатикилометровой зоны, защищаемой дивизией генерала Панфилова. Всё это было, как один день и как целая жизнь. Всё делалось автоматически: гранаты, танки, окоп и снова окоп, гранаты, танки.

Петру повезло, он закончил бои под Москвой живым и не­вредимым, если, конечно, не считать израненной души, горевшей неодолимой болью за погибших на его глазах друзей, ставших родными и близкими, оставшимися в памяти навсегда молодыми защитниками нашей Родины.

ВПЕРЕД НА ВРАГА!

В начале декабря, на позициях обороны, появились бой­цы разведбата с неожиданным известием: «Немцы отступают». Сколько было радости, слёз и криков. Но война продолжалась, и в этом пожаре, охватившем большую часть мирового про­странства, закончилась только первая из самых жестоких битв. Началась передислокация войск. Через Клин пешком пришли в Калинин. В Калинине, на центральной площади, оккупантами было устроено кладбище для погибших солдат и офицеров из войск СС. Поступил приказ освободить площадь от чужих захо­ронений. Трупы эсэсовцев выкапывали и вывозили за город, где их сжигали. На эту нелёгкую работу ушло два дня.

Дальше двинулись на машинах. Остановились недалеко от Ржева. И хотя дома в деревне, где приказано было расположить­ся, остались, в большинстве своём, целы, а жителей не было, ночевать в избах настрого запретили, боялись налётов враже­ской авиации. Спали на соломе, укрываясь от холодного ветра, под стенами домов. Позже, поблизости застрял армейский ав­томобиль, и когда солдаты выталкивали его из заноса, майор, ехавший в машине, всё расспрашивал бойцов об их фронтовом житье-бытье. Он страшно рассердился, узнав, что люди ночуют на улице. Когда вернулись в расположение части, уже поступило разрешение жить в домах, но печей не топить. Приезжий майор позаботился. Под крышей жить всегда веселее, даже в ожидании приказа о наступлении. Впереди был Ржев, оккупированный фа­шистами.

Позже, когда разрешили затапливать печи в домах, жить стало совсем уютно. Когда потрескивают в огне дрова и тепло наполняет жилище, то приходят хорошие мысли о том времени, в котором нет войны. О ней, той жизни, все помыслы и рассказы солдат. В этих рассказах прошлое перемешано с будущим, мно­го выдумки и откровенного вранья, но ещё незабытая радость всех этих, вырвавшихся из самых глубин души слов была самым искренним пожеланием скорее увидеть эту счастливую послево­енную жизнь. За эти воспоминания и свои мечты они шли в бой, умирали и рождались снова в других бойцах и в других мечтах и верили, верили себе.

В одну из ночей бойцов подняли по тревоге. Ночь темна, хоть глаз выколи. Командиры кричали, а куда идти – никто не знал, солдаты буквально натыкались друг на друга. Куда-то шли, ползли, как слепые котята и, наконец, команда «отбой» принесла облегчение, что эта тревога не настоящая, учебная.

Однако уже на следующее утро двинулись к невысокой горе, из-за которой всё это время доносилась канонада. При под­ходе к высоте колонну начала обстреливать чужая артиллерия. С небольшими потерями перешли через возвышенность и вошли в лесок, где увидели множество развороченной, разбитой воинской техники, убитых людей и лошадей. Это были останки пушечных и миномётных расчётов, которые всё это время вели позиционные бои с противником. Похоронили людей, построили укрепления, приспособив для этого разбитую технику, и тут же приступили к отражению атак фашистов.

ПАМЯТНЫЙ БОЙ

Пётр был командиром пулемётного расчёта. В его распо­ряжении находился пулемёт Дегтярёва и двое помощников: для подачи ленты и на случай подмены у орудия. Ножки у пулемёта были тонкие и потому проваливались в рыхлый снег, пропадала видимость объекта обстрела. Выход тому был найден простой: один боец из расчёта ложился на снег, ему на спину ставили пу­лемёт, так и воевали. Другие солдаты были вооружены винтовка­ми, о своих автоматах ещё не помышляли, правда, у некоторых бойцов уже появились трофейные. Атаки немцев чередовались с дерзкими вылазками наших бойцов. Множество людей попада­ли под пули снайперов, особенно было жаль зелёных мальчи­шек-командиров, которые направлялись на фронт сразу после училища и новенькой формой, знаками отличия привлекали к себе внимание стрелков. Снайперами в гитлеровском вермахте в том числе служили финские охотники. Они влезали высоко на дерево, привязывались к стволу и, укрывшись в ветвях, вели от­туда прицельный огонь. Обнаружив, их уничтожали, но вреда они успевали принести много. Их трупы так и оставались висеть на деревьях, прикованные к стволам цепями.

В одну из атак Пётр со своим расчётом укрепился на при­горке и вёл огонь по отступающему врагу. Кончились патроны. Он обернулся и увидел, что оба его помощника убиты. Только дотянулся и взял новый патронный диск, чтобы заправить его в пулемёт, как боль пронзила левую руку, спину и голову. Он поте­рял сознание. Когда очнулся, страшно болела голова, вся левая рука была в крови. Бой уже закончился.

С двумя ранеными бойцами, поддерживая друг друга, пош­ли в медсанбат. Там Петру перетянули руку жгутом и только через несколько часов после этого перевязали. Раненых было очень много. Пришла машина, и тех, кто ещё мог шевелиться, стали готовить для отправки в госпиталь. Петру повезло: он почему-то попал в кабину автомобиля, туда его посадил врач. Пётр до сих пор спрашивает себя, почему так распорядилась судьба, решив­шая уберечь его от смерти?  

Путь держали в г. Торжок. Водитель был опытный и выде­лывал немыслимые зигзаги, уходя от налетающих вражеских са­молётов. Но в один из таких маневров влетел в кювет, и машина перевернулась. Дверь заклинило. Водитель разбил стекло, вы­лез сам и вытащил Петра. Винить водителя в совершённой ава­рии нельзя: не свались они в кювет, погибли бы от попадания под бомбу. Из тех, кто мог ходить, оказалось всего семь человек, остальные остались в придорожной канаве и дальнейшая судьба их неизвестна, видимо, все замерзли.

Водитель указал направление, куда нужно было идти, а сам взял винтовку и двинулся в сторону фронта. До Торжка было две­надцать километров ходу. По дороге встретился мужик на под­воде, у него выменяли булку хлеба на пачку махорки. Пётр не курил, но табачный паёк получал, часть раздавал своим друзьям, немного оставлял на всякий случай. Тут припрятанная махорка и пригодилась.

Когда ели хлеб, подошли дети, поделились с ними. Жаль было голодных детей, но помочь им больше никак не могли: сами оставались едва живы.

Как добрались до госпиталя, Пётр помнит смутно, мучила сильная боль в руке, ею отдавался каждый шаг. В госпитале рану вскрыли, и гной хлынул струёй. Сразу стало много легче, и он, от слабости, потерял сознание. Ещё бы пару часов в дороге и Пётр навсегда бы остался в той земле. Видно, молитвы матери, Харитины Епоксимовны, хранили его в этом тяжком пути. У Петра оставались деньги, взятые ещё из дома. Он отдал их медсестре и после недолгого лечения попросил её, когда будет поезд на Москву, отправить его с ним. Медсестра оказалась доброй и чест­ной женщиной и ночью сама отвела его на станцию и проводила.

ТРУДНЫЙ ПУТЬ В ТЫЛОВОЙ ГОСПИТАЛЬ

Санитарный поезд шёл под постоянный гул летящих само­лётов. Это наши истребители сопровождали поезд с красными крестами на крышах. Фашисты не признавали никаких гумани­тарных знаков и бомбили всё подряд. Были очень злы после по­ражения под Москвой.

Состав прибыл в Москву. На вокзале, в зале ожидания, к Петру подошёл молодой парень и попросил закурить. Пётр отдал ему последнюю пачку махорки. Разговорились. Когда тот узнал, что Пётр из Казахстана, то взял его под руку и повёл, говоря, что где-то на путях формируется санитарный поезд до Новосибирска.  

Новый знакомый сделал доброе дело до конца. Завёл в вагон, положил раненого Петра на полку, попрощался.

В те тяжёлые годы люди старались помогать друг другу, сплачивались в единый народ. Сейчас думается, неужели для того, чтобы любить ближнего своего, нужно всё потерять, под­вергнувшись страшным испытаниям. Неужели только в горе рож­дается человеческое участие к судьбе страждущих его? Хочется верить, что это не так.

Комиссия, которая осматривала санитарный поезд, готовя раненных к отправке, едва не удалила Петра из вагона, так как его фамилии не было в списках отправляемых в тыл. Но главный врач, осмотрев его раны, приказал оставить.

Но до Новосибирска Пётр не доехал. В г. Мелекес Куйбышевской области всех раненных, нуждающихся в лечении, сняли с поезда и поместили в тамошний госпиталь. Курс реаби­литации тяжело раненного солдата продолжался около шести месяцев.

После выздоровления две комиссии определяли при­годность Петра для дальнейшего пребывания на фронте. Раздробленная кисть левой руки срослась, но пальцы не дви­гались, а так и остались навсегда в полусогнутом состоянии. В госпитале Пётр перенёс операцию по удалению осколка, кото­рый впился в гортань, но, к счастью, не пробил её стенку. Врач, делавший операцию, сказал: «Повезло тебе, парень, долго жить будешь».

ДОМОЙ!

В конце концов Пётра демобилизовали за непригодностью к воинской службе и под присмотром медсестры отправили в Караганду. На вокзале встретились земляки, ехавшие до стан­ции Агадырь. Многие знали его по работе на шахте «Кировская». Отпросили Петра у медсестры, правда, пришлось писать распис­ку об ответственности за самого себя. Но так хотелось домой, что всё остальное казалось неважным делом.

Добрались до станции Агадырь. Выручил водитель, вёз­ший лес на шахту рудника. Так в кузове, лёжа между досками, Пётр добрался домой. При подходе к своему четвёртому бара­ку его встретили сестра Фрося и брат Вениамин. Семён воевал на фронте. Так закончилась для Петра Великая Отечественная война. На календаре начинался август 1942 года. Мать от радо­сти только смогла вымолвить: «Слава Богу, живой».  

Сразу вспомнились проводы на фронт. Многие обозлённые жизнью ссыльные новобранцы говорили промеж собой, что при первой возможности нужно сдаваться в плен, что воевать за ком­мунистов они не намерены. Харитина Епоксимовна слышала эти разговоры и потому строго сказала сыну: «Петя, ты и думать не смей о том, про что они говорят. Ты идёшь воевать за свою зем­лю, за своих братьев и сестёр. А то, что нас обижали, тому Бог свидетель и судья, они не знали, что творят. А власть – она от Бога, а мы свидетели её, после во всём разберутся и всем возда­дут по их делам. Ты не должен позволить супостату погубить наш народ». Вот такие слова могла сказать простая русская женщина, мать, воспитанная в страхе Божьем, и Пётр, как мог, выполнил её наставления. Он мог рассказать о войне и о своем участии в ней безо всяких прикрас и как никто понимал, что молитвы ма­тери спасли его от гибели в аду, где ему пришлось быть и во­евать. В свои двадцать четыре года он успел побывать в шкуре врага народа, но теперь уже вырос в защитника того же народа. Неисповедимы пути Господа, которыми, однако, шагаем мы.

Пётр Руфетович, до своей смерти 25 декабря 2000 года, проживал в Казахстане, на старом месте, в городе Талгаре Алматинской области, в том же построенном им доме. Двое его детей живут в Москве, другие в Талгаре. У него шестеро внуков и столько же правнуков. Он прожил 82 года.

г. Талгар

Ветераны Талгарского полка Панфиловской дивизии.