ТАКАЯ ТРУДНАЯ СЧАСТЛИВАЯ ЖИЗНЬ…

Людмила МАНАННИКОВА

Я нахожусь в гостях у Евгении Ивановны Васильковой. Познакомились мы с ней десять лет назад, когда я писала книгу, посвященную исто­рии ТЮЗа им. Н. Сац. Тогда она и ее муж Борис Соломонович Абрамович с удовольствием и энтузиазмом рассказывали мне, как начинался ТЮЗ, как он создавался Наталией Ильиничной Сац, ведь, как известно, дата рож­дения театра – 7 ноября 1945 года.

Но сегодня тема разговора у нас другая: мы с Евгенией Ивановной вспоминаем Великую Отечественную…

– Евгения Ивановна, вы – ребенок войны, и понятно, тоже в сороковые-роковые хлебнули лиха…

– Когда началась война, мне было всего 15 лет. На фронт идти было рано. Но, конечно, мы, дети, старались делать все, что могли, для фронта, для Победы. Вспоминаю то страшное время, когда в наших госпиталях появились раненые: без рук, без ног. Тогда мы ходили в Городской дом пионеров, который находил­ся напротив парка панфиловцев. Этот дом и сейчас там стоит. И вот оттуда нас посылали в госпитали, чтобы мы вдохновляли раненых. В Алмаарасане, помню, был огромный госпиталь, где лежало много тяжелораненых. Мы выступали там с концертами. Кто-то танцевал, кто-то читал стихи. Тяжело и нам было, конеч­но, дети ведь, но мы понимали, что помогать нужно. Директора нашей 35-й школы – Тюрина – сразу в начале войны забрали в армию. Чудесный был человек! Зоя Григорьевна – математик – была нашим классным руководителем. Помню, ей надо было по­мочь привести домой саксаул: выписали как жене фронтовика, оставшейся без помощи. Мы, ребята, пришли за ее саксаулом на базу с санками. И ребята из класса везли полтонны саксаула через весь город, мокрые, измученные.

– Я знаю, что и колоски вы собирали…

– Да, мы собирали колоски, кото­рые не могла собрать машина. На углу улиц Гоголя и Карла Маркса был тог­да райком комсомола. Так вот мы туда приходили и нам давали задание, в какой колхоз идти. Помню, нам поручи­ли идти в колхоз «Луч Востока».

– Вас туда повезли?

– Что вы! Мы туда шли пешком. Километров десять. Приходили в кол­хоз уже ночью, потом где-то спали, а утром вставали и шли на поле. Помню, обувь у нас была тогда страшная. Ходили по скошенному полю босиком или в тряпочных тапочках, которые сами шили. Ноги были у нас исколоты, покорежены. Но колоски тогда были на вес золота, есть ведь было нечего. Помню, нам давали затируху, и мы были ей рады. Или найдешь какой-нибудь колосок и пожу­ешь. А когда темнело, шли пешком назад, возвращались домой в 11 часов вечера. Город, правда, был тогда небольшой, и все мы жили примерно в одном месте. Тогда еще объединили несколько школ, и мы сидели за партами по три-четыре человека. Вверху лампочка еле-еле видна.

– А какие-то радости у вас были в военное время?

– Какие радости? Услышишь по радио хорошие известия: советские войска заняли такой-то пункт – обрадуешься. А в 10-м классе всех наших мальчиков забрали на фронт и в классе оста­лись только девочки. Очень тяжелые годы были. Помню, мама шила для фронта телогрейки, ватные брюки из хэбэ, получала за это какие-то небольшие деньги. Хлеб давали по карточкам, на всю семью, а в семье у нас было 8 человек. На детей очень мало – всего 300 грамм. Он был очень тяжелый, с мякиной, постоянно хотелось что-нибудь поесть. Так жили всю войну, да и после нее. Не сразу жизнь наладилась. Правда, летом было легче. Уже по собственной инициативе ходили в колхоз Сталина, помогали со­бирать урожай и немного фруктов и овощей приносили оттуда домой.Но потом, в 1944 году, я узнала, что Наталия Ильинична Сац создает в Алма-Ате театр для детей, пришла к ней, меня взяли, и началась совсем другая жизнь. Конечно, трудностей было много, но наш театр помогал их преодолевать, у нас появились меч­та, дело жизни… А в 1947 году, уже после окончания войны, мы познако­мились с Борисом Соломоновичем Абрамовичем. Он был однокласс­ником Галины Юрьевны Рутковской, заведующей педагогической частью театра. Они с ней дружили почти с первого класса, занимались в драм­кружке.

– Но Борис Соломонович, на­сколько мне известно, в первый раз в театре появился раньше?

– Да, но тогда мы с ним еще не встретились. В 1946 году Борис, еще не демобилизовавшись из армии, приехал в отпуск и сразу пришел в театр к Наталии Ильиничне Сац, проситься на работу. Что-то ей читал, пел… Она его прослушала и сказала: «Вы мне подходите. Когда демобилизуетесь из армии, «снимите крылышки», приходите». Но когда он в 1947 году приехал в Алма- Ату, в театре не оказалось вакантных мест в актерской труппе. Зато Борис услышал по радио, что театру требуется второй ад­министратор. Его взяли, и он сразу стал активно работать в те­атре. Через некоторое время появилась вакансия в актерской труппе и Борис перешел в актеры.

– Борис Соломонович часто вспоминал о войне?

– Нет. В то время все бывшие воины мало вспоминали о во­йне. Они хотели влиться в нормальную человеческую жизнь, ста­рались позабыть тяжелые годы. Я знала, что у Бориса было два брата: Григорий, Леонид и сестра Роза. Все они были на фронте. Боря попал на войну самый последний, в 1942 году, потому что он был самый младший. Четыре месяца учился на курсах в Средней Азии, а потом их посадили на поезд и повезли к Сталинграду… В конце войны Борю послали в Подольское артиллерийское училище – он там учился несколько месяцев, а через некоторое время началась война с Японией и Борю отправили туда. Об этом он сам хорошо рассказывает в интервью известной журна­листке Людмиле Филипповне Енисеевой-Варшавской.

– Как известно, Борис Соломонович недолго про­работал в ТЮЗе. Вместе с Шакеном Аймановым, Мажи- том Бегалиным, Султаном Ходжиковым он стоял у исто­ков становления Союза кине­матографистов Казахстана, состоялся как один ведущих организаторов в сфере ки­ноиндустрии. Возглавлял Казахское отделение Бюро пропаганды советского кино­искусства, занимался кинообразованием педагогов респу­блики. Был директором Дома искусств.

– Добавлю, что Борис был очень дисциплинированным, от­ветственным работником. Даже после выхода на пенсию он про­должал пропагандировать казахстанское кино. Более 30 лет за­нимался общественной работой, трудился, например, вместе с работниками Алматинского дома офицеров. Устраивал для сол­дат лекции, привозил фильмы, организовывал встречи с творче­скими работниками.

Евгения Ивановна листает альбом, посвященный Борису Соломоновичу. У нее несколько вот таких уникальных альбомов, запечатлевших события далеких лет. Старые фотографии, афи­ши, программки, приглашения на разные мероприятия. Листаешь, и словно попадаешь в далекое прошлое.

– Я знаю, Евгения Ивановна, что Борис Соломонович был очень отзывчивым человеком. Помню, когда в 2011 году умерла моя мама – ветеран войны, он по собственной инициативе позвонил в совет ветеранов, и в «Вечерке» по­явилось сообщение об этом. И таких примеров доброты, искренности, любви к людям Бориса Соломоновича можно привести много. А как трогательно он относился к памя­ти своего друга Льва Боксермана, ведущего актера ТЮЗа, а потом Лермонтовского театра, который очень рано ушел из жизни. Организовывал вечера его памяти.

– Ирочка, дочка Левы, всегда считала Бориса своим вто­рым отцом, не забывала нас все последние годы, до сих пор мне часто звонит. Не удержусь, чтобы не процитировать шутливое стихотворение, которое она посвятила Борису Соломоновичу на его юбилей.

МОЕМУ ГЕНЕРАЛУ

Я вас люблю, чего же боле,

Как Пушкин я ведь не вспою,

Но рядом с вами поневоле

На вирши тянет: «Я лав ю».

Красив и статен, как лет в сорок,

И глаз горит, и мысль свежа,

Командный рык остался тем же

И безразмерною душа.

Ему б командовать полками,

Но нет полков, а есть жена.

Жена маршировать готова,

Но для полка слишком нежна.

Ей ведь не занимать терпенья:

Заботиться – у ней в крови.

Она давно уж заслужила медаль,

Как ветеран любви.

Здоровья вам желаю, счастья,

Вас любит множество людей.

Плывите дальше, всем на радость,

Как пара белых лебедей.

26 мая 2007 года

– Евгения Ивановна, я знаю, что, работая в кинема­тографе, Борис Соломонович привозил в Алма-Ату, в Казахстан, много известных московских артистов.

– Всех сразу и не вспомнишь. Людмила Гурченко, Михаил Пуговкин, Нина Сазонова, Евгений Матвеев… Помню, как с Ноной Мордюковой мы отдыхали в Доме творчества в Пицунде и она все ждала своего сына – очень простой в общении человек была. Были у нас дома в гостях Людмила Чурсина, Владимир Этуш… Борис организовывал встречи с актерами в самых отдаленных уголках Казахстана. Дружил с ними. У меня до сих пор хранятся открытки наших звезд кинематографа с трогательными подпися­ми. Конечно, дружил он и с нашими казахстанскими известными артистами: с Нурханом Жантуриным, Кененбаем Кожабековым, Асанали Ашимовым, Аминой Умурзаковой… Горячо пропаганди­ровал их труд.

– Я знаю, что вы в начале 50-х ушли из ТЮЗа и стали трудиться в библиотеке Академии наук Казахстана, наш­ли там себя, работали со многими видными казахстански­ми учеными…

– Да, так сложилась жизнь. Среди моих читателей, людей, с которыми непосредственно работали сотрудники нашей библи­отеки – академики Каныш Сатпаев, Евней Букетов, ученый-ар­хеолог Карл Байпаков, ученый Сактаган Баишев – его имя носит сейчас Актюбинский университет, академик Надир Надиров… Я бережно храню их благодарственные письма.

– Я помогала, вы знаете, Борису Соломоновичу гото­вить книгу «Черно-белое кино», которую ему удалось вы­пустить в 2009 году. Там прекрасные, очень интересные его воспоминания, и там мы публикуем стихи его друга поэта Ивана Рядченко…

– Иван Иванович Рядченко жил в Одессе, но когда нача­лась война, его родителей эвакуировали сюда, в Алма-Ату. Они с Борей оказались в одном классе. На войну поехали вместе. Ну а после войны Иван уехал в Одессу, стал писателем. Они дружили до последних дней.

– Я тут вижу одно потрясающее стихотворение И. Рядченко, которым и хочу закончить наше интервью.  

Если ангелы летят,

Я говорю себе: не охай,

Что толку? Не вернуть ребят.

Война, ты сделалась Голгофой.

Я на твоем кресте распят.

О, как они все жить хотели б –

Чтоб май в глазах, сирень в руке!

Но ведь Голгофа – это "череп"

на арамейском языке.

И я всхожу на холм проклятый,

За тех немых себя казня,

И вновь все пули и снаряды

сквозь полстолетья бьют меня.

Но мне светлее, ветераны,

от Вашей чистой седины.

Хоть ордена горят, как раны

незаживающей войны.

И я молю – живой, греховный

пусть, если ангелы летят,

То не туда, где спит Верховный,

а только к памяти солдат.

Ведь те, что голову сложили

за этот день, за этот миг,

Они ей-богу заслужили

Безгрешных ангелов своих.

В могилах братских

сын и прадед,

Но вот тревога – может быть,

У Бога ангелов не хватит,

Чтоб всех святых благословить…

Сцена из спектакля ТЮЗа «Снежная королева»