ДЛЯ ТЕБЯ Я ПРОЙДУ СКВОЗЬ ОГОНЬ И СКВОЗЬ СМЕРТЬ
Елена БРУСИЛОВСКАЯ
 По-разному сейчас говорят и пишут о войне, но как бы ни старались некоторые умалить значимость Победы, это вряд ли удастся. Она как была в памяти народа Великой Отечественной, так ею и останется, потому что соткана из судеб, слез и страданий целого поколения.
Великое бедствие породило великую духовную силу. Ту силу, что помогла не только выстоять в смертельной схватке с врагом, но и победить его.
Дотошные историки подсчитали, что война длилась 1418 дней или 3 года 10 месяцев и 18 дней. Из них 1161 день на войне был мой отец Федор Никитович Мандибура, что составило 3 года 2 месяца и 6 дней. Эту статистику вел он сам, вел в перерывах между боями, когда на какое-то время наступала тишина и в землянке «в три наката» можно было достать из планшета крохотную записную книжку с тонкими в клеточку страничками и карандашом сделать очередную запись.
Что поразительно – в этих нескольких книжках, которые потом он хранил как самую дорогую свою реликвию, практически не было описания боев. Думаю, не только потому, что отец опасался вездесущей военной цензуры, а потому что молодая душа уставала от войны. Ведь тогда ему было двадцать с небольшим, на фронт он ушел студентом четвертого курса филологического факультета Одесского университета.
И уже утром 22 июня 1941 года его привычная жизнь словно раскололась надвое: там, в прошлом, остались мечты о литературе, любимая поэзия, музыка, друзья-однокурсники.
В настоящем были бои, горечь отступления, смерть, боль и страдания. Как сказал поэт, «война совсем не фейерверк, а просто – трудная работа…»
Но вот парадокс – в этой «трудной работе», в этом огненном смерче как никогда сильно хотелось любить, рождалась неистовая потребность в нежности…
«Как мало прожито, как много пережито»…
Эти строки из любимого им Надсона отец сделал своего рода эпиграфом к своим фронтовым запискам. Вот некоторые фрагменты из них.
ОСЕНЬ 1942 ГОДА. ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ
18 октября
Как долго я уже не говорил с тобой, друг ты мой сердечный! Вот уже почти месяц, как ты не слыхала от меня ни единого слова.
Эти серые, дождливые осенние дни похожи друг на друга, как две капли воды. Каждый из них загружен учебой, работой с бойцами. С меня понемножку выветриваются некоторые анархистские студенческие привычки и вырабатывается неплохой коман д и р .
22 октября
Каким важным, каким дорогим становится на войне то, что до войны считалось мелочами и пустяками. И наоборот – кажется пустяками то, что до войны казалось очень важным и серьезным.
Иногда я задумываюсь на минутку и вижу перед глазами родную Одессу до самых до мелочей. Вот на Аркадийской вижу, кажется, каждый камушек, каждую в отдельности белую акацию… Я часто во сне бываю в общежитии, пою, танцую с моими друзьями-студентами…
Как все это дорого мне! И все это оплакано, осмеяно… Но не забыто! О, нет! Я всегда с тобой, моя Одесса, мой Университет! Вы выгнали меня, фашистские выродки, с Университета. Прогнали с Одессы…
Но вы страшной ценой заплатите за это! Одесситы – веселый народ, но страшный в бою! Вы это уже раз испытали и скоро испытаете еще раз, последний!
26 октября
Вспоминаю июль 1941 года. Дней 10 уже идет война. Мы, студенты, разъехались по совхозам Одесчины на уборку урожая.
И вот идем мы по степи. Это километров 200 от Одессы. Парни рослые, здоровые, загорелые. Девушки тоже все как на подбор – загорелые, красавицы, у каждой на голове венок из голубых васильков и белых ромашек. Июль щедро украсил обочины дорог множеством ярких полевых цветов. Разыгрался яркий солнечный день.
Идем. Поем любимые песни… А вокруг – как море, сколько глаз видит, стоит пшеница. Высокая, густая… Тяжелый колос зреет и гнет тоненький стебелек к земле.
Навстречу нам едет машина. Мы ее останавливаем. Может быть, узнаем последние известия. Ведь уже два дня прошло, как мы из города.
Из авто вышел батальонный командир. Спрашивает, кто мы. «Студенты,– отвечаем.– Идем вот в степь урожай убирать».
Он рад нашей встрече. От него мы узнали, что вчера выступал по радио тов. Сталин. Он коротко передал нам содержание выступления.
«А скоро ли кончится война?» – спросил кто-то из нас. Какой странный, какой наивный вопрос! Но это кажется теперь, через полтора года войны. А тогда мы, еще не знавшие, что такое война, не видевшие ее ужасов, не нюхавшие пороха, тогда мы думали так наивно, что пройдет месяца 3-4, ну полгода самое большее, прошумит война грозой, и мы вернемся в университет. И не подумали мы тогда, что многие из нас уже не увидят нашу заветную студенческую скамью, не услышат прибоя ласкового моря, не поцелуют любимую девушку в ароматных зарослях белой акации, в цветущих кустах сирени в Аркадии.
Батальонный комиссар ответил нам, что когда кончится война, неизвестно, и наша сейчас первейшая задача – убрать урожай, не дать его врагу. «А в случае тяжелых неудач вам придется вот эту золотую пшеницу сжечь своими руками». Он призвал нас к бдительности. На случай высадки десанта – бить, рвать врага зубами.
Мы желаем друг другу удачи. Зелененькое авто скрылось в клубах пыли.
Идем дальше, а вокруг степь и степь, а вокруг, как море, хлеба… В небе заливается жаворонок…
Но мы смотрим на эту цветущую степь другими глазами. Неужели по ней будет разгуливать враг? Неужели по этой вот нашей родной земле, по этим нежным ромашкам и василькам пройдет грязный военный сапог… И ненависть, злоба, страшная глухая злоба против врага родилась в наших сердцах.
ВЕСНА 1943 ГОДА
4 апреля
«Опасность обостряет нежность к близким. Никогда так не дороги они, как после пережитых испытаний, никогда не бывает человек и так правдив с самим собой, как в эти часы заново начинаемой, напоминающей молодость жизни». П. Павленко.
Как точно сказано!
5 апреля
Это было летом 1941 года. Мы отходили из Одессы. Катя Бычкова, девушка-одесситка с красным крестом на руке и с санитарной сумкой через плечо. Почему-то сейчас вспомнил ее до мелочей, до боли. Вспомнил, как нас бомбили в Николаеве. Она перевязывала раненых, а вместо йода у нее были духи «Кремль». Вспомнил наше путешествие по Правобережной Украине, тревожные и боевые дни в Днепропетровске. Какая была хорошая, умная девушка.
А я был тогда рядовым солдатом в обмотках… Как любили мы с ней тогда пофилософствовать о жизни, о любви, о
верности. Кончалось всегда тем, что она расплачется. А я не могу ее успокоить. Война самого меня так приглушила, что я на первых порах не мог прийти в себя.
7 апреля
 Сегодня сорвал первый цветок – подснежник. А какое ужасное настроение было с утра… Пошел большими хлопьями мокрый снег. Всюду воды по колено. Землянки нет, чтобы обогреться. Жизнь уже проклинал. Не обращаешь внимание уже и на артобстрел. Снаряды шуршат, как шмели, – ну и черт с ними, а здесь и закурить нельзя, даже бумага и табак промокли.
12 апреля
Весна взяла свое. Снег сошел. Ясные, теплые дни и тихие лунные ночи. Зазеленела на полянах молодая травка. В лесу полно ярко-синих подснежников, расцвели ароматные, ослепительно белые пролески. Расцвели нежные красно-голубые иван-да-марья.
20 апреля
Немец, сволочь, выбросил на своих сопках красное знамя. Праздновали пасху, звери пьяные.
...Нет хуже, чем спать на войне. Обязательно увидишь какую-нибудь калитку и сад за ней. И стоишь ты у той калитки, как дурак, и боишься ее открыть. А за ней в саду слышишь милый голос. И сердце колотится, как птица, и хочется крикнуть: «Вот я, живой! Я через ад прошел, чтобы спасти твое счастье!» А на поверку выходит, что мина около тебя рванула.
25 апреля
Сегодня первый гром и весенний дождик. Вчера впервые в этом году слушал соловья. Кончил читать Драйзера «Сестру Кери». Изумительная вещь!
ЛЕТО 1943 ГОДА. КАЛИНИНСКИЙ ФРОНТ
2 июня
Сейчас одинок! Никогда в жизни я не был так одинок. Уходят оба моих заместителя. Вчера ушел Коля. Завтра утром уходит Ваня… Как тяжела разлука… Разлука с боевыми друзьями, разлука в такое время. Разлука, может быть, навсегда – такая разлука во сто крат тяжелее, чем разлука с любимой.
А мы же прожили вместе полгода, 6 месяцев, 180 страшных дней. Вместе делили и радость, и горе, ели из одного котелка, спали под одним кустиком, укрывались одной плащ- палаткой, вместе смотрели смерти в глаза, и вот их откомандировывают из части по сокращении должности.
Тяжело… Теперь я буду жить один в землянке. Я боюсь, что сойду с ума со своими тяжелыми думами, боюсь, что совсем одичаю в этих лесах с болотами и комарами…
Сейчас вечер. Получил боевое задание. Завтра утром в 5.00 выхожу на выполнение.
6 июня
Распрощался с Колькой…
19 июня
Перешел в новое КП на полянке. Миниатюрный блиндажик два на три метра. Кровать моя, столик и постель ординарца. В головах – большой портрет Сталина, на стене – политическая карта мира, на другой – артснаряды и орудия фашистской Германии, ППШ, а на столике – свежий букет из нежно-лиловых колокольчиков и белых ароматных ландышей.
Эти дневниковые записи отец передал мне незадолго до смерти. Мечтал, что увидит их опубликованными к 60-летию Победы. Не дожил… Для меня они стали его завещанием. Завещанием не только помнить о солдатах Великой Отечественной, но и рассказать, какими они были – как бесстрашно сражались, как верно дружили, как преданно любили…
ВОЕННО-ПОЧТОВЫЙ РОМАН
Как особую память о войне между страничками потрепанной записной книжки военных лет отец хранил хрупкий засушенный цветок фиалки. Далекой весной 1943 года она расцвела где-то на краю окопа как напоминание о счастливой довоенной жизни, как надежда на будущее. Хотя и не мог он тогда знать, а будет ли она у него, эта счастливая жизнь, ведь война есть война, и на ней, как пелось в песне, «до смерти четыре шага».
А еще у отца сохранилось уникальное письмо – из того победного мая 1945 года. В поверженной Германии он выдался необыкновенно теплым и солнечным. Рядом с руинами разрушенных зданий буйно цвела сирень. Словно природа, как и люди, радовалась прекращению кровопролитной войны.
Написано письмо на пожелтевшей от времени трофейной бумаге, окантованной красной каймой.
2 июня.
«9 мая 1945 года»
Моя дорогая!
Вот и пришел этот светлый долгожданный день Победы! Поздравляю тебя, родная! Я рад, что дожил до этого дня, что могу тебе сегодня написать безгранично радостные строки…
Победа застала нас на чужой земле, вдали от нашей Родины (в польском Данциге). Что у нас на душе, я не могу об этом даже рассказать! Надо немного прийти в себя, чтобы увидеть всю прелесть, красоту и значимость этих дней.
О Победе, о капитуляции Германии мы узнали уже 8 мая. Бойцы, офицеры целовали друг друга… И все еще не вверилось, что окончилась война. Через город шли тысячи и тысячи капитулировавших немцев. Они шли поротно, побатальонно, по полкам. Целые дивизии проходили организованно со своими обозами, кухнями, только без оружия.
Это не те пленные немцы – эти идут тоже с цветами, улыбками – сволочи…
Одновременно идут на восток тысячи наших советских людей, освобожденных из плена.
Со слезами радости благодарят нас, целуют. Идут десятки тысяч французов, освобожденных из плена, они веселы как никогда. На повозках у них национальные флаги… Они приветствуют нас как самых дорогих людей.
Валюша, милая моя, я сообщу тебе еще одну радостную весть. Сегодня мне вручили орден Отечественной войны 2-й степени. Полковник, который вручал его мне, расцеловал меня так, как, кажется, никто в жизни меня не целовал. Расцеловал за Победу, за награду, за пролитую кровь. Это орден за взятие Кёнигсберга.
Еще точно не знаю, но думаю, что скоро поеду в отпуск. Билет буду брать, конечно, Данциг – Алма-Ата. Если любишь, то наверняка припасла вина. Мы с тобой должны поднять бокал за эти великие дни, за нашу встречу!
Это письмо отец, тогда капитан Федор Мандибура, написал своей невесте, моей матери – Валерии Моисеевой, и направил в далекую и неизвестную тогда ему Алма-Ату.
А бокал вина за Победу они действительно выпили вместе – была долгожданная встреча, а потом шумная свадьба. Но до этого был удивительный почтовый роман, длинною в три военных года.
Т0ЛЬКО РАЗ СУДЬБОЮ РВЕТСЯ НИТЬ…
Он начался случайно в 1942 году, когда в далеком тылу в Алма-Ате, оказалась в эвакуации одна из студенток Одесского университета. Но это был тот случай, который становится судьбой. Девушка познакомилась со студенткой Казахского университета Валерией Моисеевой и предложила ей написать одному из бойцов, ее бывшему сокурснику по Одесскому университету, который ушел на фронт в первые дни войны.
Тогда было принято посылать письма на фронт для поднятия боевого духа наших солдат: писали пионеры, комсомольцы, писали колхозники и труженики оборонных заводов. Писали, не рассчитывая на ответ – важно было, чтобы бойцы чувствовали поддержку тыла. «Все для фронта, все для победы!» – эти слова были не просто лозунгом, они были смыслом жизни людей военного времени.
 То письмо из далекой Алма-Аты дошло до адресата. Более того, на него был получен ответ:
«Привет тебе, моя незнакомка! Я искренне рад за твои пожелания мне в моей боевой жизни. Я могу себе тебя представить – ты ниже среднего роста, курчавая блондинка с хитрым, задорным выражением лица. Добродушная, любишь повеселиться, увлекаешься романтическими приключениями. Валя, напиши мне… Из этой страшной жизни не все мы вынесем буйные головы, хотя мы все крепко уверены в Победе. Но… так не хочется умирать молодым, да еще накануне весны».
Так начался их роман в письмах. И хотя в своем первом письме отец попал, что называется, пальцем в небо – на самом деле мама была совсем другой: высокой, черноволосой, задумчивой и далеко не любительницей веселой жизни – их сразу словно потянуло друг к другу. Он писал ей при первом удобном случае из разных городов – сначала на территории нашей страны, потом из-за границы, оттуда, где проходила война. Она посылала ему свои фотокарточки. Он ей своей прислать не мог – во время боев не до этого было. Подруги ее пугали, дескать, специально не шлет, наверное, урод или кривой какой-нибудь.
Впервые они встретились на собственной свадьбе. Все эти долгие военные годы он воевал, защищая свою Родину. Она днем слушала лекции в университете, а вечерами работала в военном госпитале.
Они писали друг другу не только о любви, верности и нежности, но и пытались найти ответы на сложные философские вопросы о смысле и сущности бытия. И это в то время, когда рядом шла война…
Действующая армия, 17.06.1943 года
Милая, милая Валя!
Я только что возвратился с выполнения задания и застал два твоих письма. У нас сейчас горячие денечки. Ведь не думай, если в сводке написано, что на фронте изменений нет, то значит, что там в самом деле тихо. Борьба жестокая, кровопролитная идет каждую минуту.
Сегодня ночь в моем распоряжении. Я в землянке один со своим ординарцем, вот и думаю поговорить с тобой по душам.
Милая! Пишешь ты, что много несправедливого вокруг. Возмущаешься, что одни живут весело, счастливо, а другие… Послушай, милая меня. Человека, который только на войне понял, что такое жизнь, узнал ей цену. Все это так преходяще!.. Panta rei – помнишь Сократа? «Все течет»… Я согласен, что много еще у нас есть духовных уродов, чуждых нам людей. Но неужели за ними ты не видишь хороших, честных, благородных людей? Пишешь ты, Валя, что на диспуте в университете с Константином Симоновым вы возмущались, что он выводит много женских типов с мещанской душой. А я буду защищать Симонова! Загляни, Валя, поглубже, повнимательнее в свою душу, и даже в себе, несмотря на твой ласковый характер, теплое сердце, ты найдешь крупинки этого мещанства. Твое «я» затмило все остальное. А ведь посмотри, Валя, внимательно вокруг. Какое время! Да ведь побледнели «Война и мир» Толстого перед нашим настоящим! Какие великие ответственные дни сейчас! Война выжгла из моей души все фальшивое, и нет у меня другой цели в жизни, как судьба моей Родины.
Все остальное – на втором плане. Но ты не думай, что я против таких переживаний в это военное время. Нет! О, как я люблю сейчас музыку, цветы… До безумия! Как волнуюсь, когда получаю от тебя такие ласковые письма. Ведь и на войне мы остаемся людьми…»
Действующая армия, 2.05.1944 года
Родная моя, хорошая! Сегодня был тяжелый день. Настроение скверное, и погода ему словно аккомпанирует – небо заволокли черные тучи. Сеет мелкий дождик, иногда даже снег. Ветер жалобно, совсем не по-весеннему завывает среди побитых снарядами сосен. И лес какой-то неприветливый, серый стоит. В землянке полутемно и тихо, только в печке слегка потрескивают дрова, да где-то рядом иногда слышны взрывы мин и снарядов.
Передо мной твое письмо и твое фото. Я долго, не отрываясь, смотрю на него… Ты улыбаешься. И словно нет вокруг темного леса, угрюмой землянки, окопов… Словно выглянуло теплое майское солнышко…
...Сегодня в одном месте нас чуть не накрыл тяжелый снаряд. Выскочили. Пробираемся домой (домой – значит, к своей землянке), по дороге несколько раз буквально на руках приходилось вытаскивать машину из болота. Пришел домой поздно вечером усталый, голодный, злой… Но тут заходит почтальон. Письмо от тебя. Если бы ты только знала, Валенька, как я читал твое письмо! Так измученный жарой путник припадает к холодному роднику… Душа оттаивала и раскрывалась, как цветок под теплым лучом солнца. И если моя необыкновенная подруга, которая сейчас от меня за тысячи километров, которую я не видел ни разу в жизни, так ободряет меня и так беспокоится, как самый родной человек, значит, стоит жить! Значит, надо бороться!»
Действующая армия, 14.05.1944 года
Милая Валя! Иногда мне кажется, что война идет уже десятки лет. И веришь ли, милая, иногда не выдерживают нервы. Ну что с ним поделать! В жарком бою порой бывает спокойнее, чем в минуты затишья.
...Сегодня к нам на передний край привезли кинокартину. Для этого специально оборудована машина с закрытым экраном, и фильм можно показывать под носом у немцев. Но выдал нас моторчик. Ночь весенняя тихая-тихая. Собрались мы в машине, только начали смотреть кинокартину «Выборгская сторона». В это время страшные взрывы – начался артналет. И здесь я еще раз в жизни убедился, как мне правдиво подсказывает сердце.
Вот недавно в феврале было такое. На НП в землянке мне стало почему-то не по себе. Так и подмывало уйти… Я долго колебался, но потом все-таки вышел, и буквально через две- три минуты в землянку угодил тяжелый снаряд, и все, кто там был, погибли. Вот и сегодня с такой неохотой смотрел фильм, все хотелось уйти в землянку, но друг уговорил остаться. И вот в нашу машину посыпались бомбы, а над головами повисли на парашютиках осветительные ракеты. На мое счастье недалеко от меня оказалась маленькая траншейка, и я туда спикировал. Ну как после этого не поверить в судьбу! Моя фортуна мне помогает. Мне почему-то хочется верить, что меня не заденет ни осколок, ни пуля.
Действующая армия, 15.06.1944 года
Милая Валя! Прости меня, серого медведя, но сейчас такая обстановка на фронте, что не только письма писать некогда, но нет даже минутки, чтобы поесть. О сне я вообще не говорю. Если придется в сутки пару часов уснуть в машине или под лафетом орудия, то хорошо. О событиях у нас ты, наверное, читаешь в газетах и будешь скоро читать еще больше. (По законам военного времени бойцам запрещалось в письмах описывать бои и называть населенные пункты, где располагалась часть. – Е.Б.). Бьем немца, гоним проклятого!
Только в этом и душу отводишь – знаешь, что каждый день боя приближает нас к нашей встрече. И во имя этого, во имя Победы, во имя страшной ненависти, во имя нашей большой необыкновенной любви – я отдаю все. Я не жалею сейчас сил, чтобы потом честно сказать: я защищал Родину, я выстрадал, отвоевал наше счастье! И я счастлив, что где-то далеко-далеко в солнечной Алма-Ате есть человек, для которого моя жизнь также дорога, как мне самому.
В каждом бою ты со мной, Валенька! И когда бывает, что глаза уже не видят из-за бессонных ночей, а ноги отказываются идти, тогда ощутимо являешься ты и я слышу твой голос… И я иду, потому что знаю, что ты, как и я, ждешь нашей Победы и нашей встречи. Я верю в тебя! В такой обстановке мне было бы очень тяжело, если бы я тебе не верил…
Это письмо я пишу в воронке из-под снаряда, под кустом, одной рукой придерживая походную чернильницу, а другой – этот лоскуток бумаги на полевой сумке. Над головой воют снаряды, и не знаешь, какой из них прилетит к тебе. Но скажу только одно: для тебя я пройду сквозь огонь и сквозь смерть!»
И вот наконец письмо из победного мая 1945 года.
13 мая 1945 года
Валюша, милая! Ей-богу, как хорошо жить на свете! В эти дни я просто упиваюсь жизнью! За нее стоило воевать. Сегодня впервые за четыре страшных года у меня выходной. Я не знаю, что делать. Сегодня настоящий весенний майский день. Теплый, солнечный и тихий… Вокруг все цветет… Я живу в небольшом домике, это почти маленькая дачка, на втором этаже. В этом домике живут почти все наши офицеры. Сейчас они ушли на стадион. Будет футбольный матч польской команды и нашей. А я вот сел написать тебе пару строк.
Эх, Валюша, родная моя. Если бы я был сейчас с тобой… Вместе. Я бы подарил тебе большой-большой букет алых смеющихся тюльпанов. И расцеловал бы тебя. А потом мы бы открыли дверь – и в нашу комнату вошло бы Счастье, такое долгожданное, терпеливо выстраданное.
Вчера в библиотеке одного буржуя нашел томик Пушкина, его драмы. Вот сейчас упиваюсь ими. Сколько вспоминается близкого, дорогого… Ведь ты понимаешь: такой крутой перелом в жизни. Ведь четыре года только атаки, бои, наступления, все было напряжено до предела. И вдруг – ничего этого нет… Началась мирная жизнь. Пока это не укладывается в сознании. Кажется, что это лишь передышка перед следующими боями.
Из дому давно ничего не получал. Бедные мои мать и отец! Сколько у них в эти дни радости и сколько слез! Ведь мой родной братик Ваня не дожил до этого светлого дня. Как и многие, он пал на поле боя. Но я честно отмстил врагу за него. Я отдал все, что мог – все свои знания, умения, кровь… Я никогда не боялся смотреть смерти в глаза…
До скорой встречи, родная!
И совсем скоро мама в новом белом платье с большим букетом цветов встречала отца на алма-атинском вокзале. Вот как она вспоминает ту первую их встречу:
– Мы приехали на вокзал с сестрой задолго до прихода поезда. В это время дома накрывали праздничный стол. Я очень боялась, что не узнаю его, ведь только в самом конце войны он прислал мне маленькую любительскую карточку, где был снят в шинели в полный рост, на ней и лица-то было не разглядеть.
Наконец подошел поезд. Вначале мы начали метаться от вагона к вагону. Народу – уйма, кругом одни военные. Попробуй тут найти человека, которого к тому же не знаешь в лицо.
Потом мы решили встать немного в стороне от главного входа и ждать, что он сам найдет нас, ведь у него мои карточки были.
Стоим. Никто к нам не подходит. Народ постепенно начал расходиться. А мне обидно до слез: неужели не приехал?!. Накануне одна из подружек рассказала мне случай, как к одной девушке тоже ехал с фронта жених, да, так и не доехав, женился по пути на другой. Но, думаю, все равно будем стоять до последнего.
Времени прошло уже много, вокзал опустел, цветы мои начали вянуть. Видим – недалеко от нас остановились два офицера. Стоят, посматривают на нас, переговариваются, но к нам не подходят. Один из них, несмотря на теплый летний день, одет в длинную, почти до пят шинель. Тут у меня сердце так и забилось: «Нина, – говорю я сестре, – это он». Решительно подхожу к нему, протягиваю цветы и говорю: «Здравствуй, Федя!»
Это действительно был он, тогда капитан Федор Мандибура, кавалер двух боевых орденов – Красной Звезды и Отечественной войны второй степени, многих медалей, прошагавший от горящей Одессы 1941 года до Берлина 1945-го.
А потом была долгая счастливая жизнь. Выросли мы с братом, подросли наши дети. У моих родителей появились правнуки. Они отметили золотую свадьбу. А праздник Победы всегда был и остается в нашей семье самым дорогим. Нестерпимо больно, что отец не дожил до 60-летия Победы. Он ушел из жизни, когда до славного юбилея осталось всего чуть больше месяца. Как он ждал этот день! Как радовался, что судьба отмерила ему столь долгую жизнь, в которой всего было через край – и горя, и счастья.
Фёдор Мандибура, весна 1945 г.75
| 
