В НАЧАЛЕ ВОЙНЫ МНЕ ГРЕЗИЛИСЬ МУШКЕТЁРЫ

Юрий ПОМЕРАНЦЕВ, народный артист Республики Казахстан

В мае 1941 года я окончил десятилетку, жили мы тогда в Москве, и окончание школы с одноклассниками праздновали на Красной площади.

Позже аналогичное собы­тие было хорошо показано в замечательном фильме «Летят журавли». Такая традиция была у московских школьников, оста­лась, вероятно, она и поныне.

УРА! БУДЕМ ВОЕВАТЬ!

На Петровке, где я жил, у родственников был маленький приемничек. Сообщение о войне мы слушали с теткой. Первое ощущение – радость. «Ура! Будем воевать!» – крикнул я … и тут же получил по затылку. Радость моя, как я теперь понимаю, была вполне естественной. Дело здесь даже не в патриотизме, а в романтичности. Я удивительно долго для того времени оста­вался романтически настроенным юношей. Мне грезились муш­кетеры, храбрые вояки – Атос, Портос, Арамис и Д’Артаньян и, конечно же, быстрая и желанная победа.

Вскоре меня отправили на рытье противотанковых рвов. Нам повезло, что поначалу немцы под Москвой устраивали толь­ко «генеральные репетиции», настоящие бомбежки начались позднее.

Помню, как-то, возвращаясь с рытья окопов, в Вязьме, под Москвой, зашел в книжный магазин и купил там «Хижину дяди Тома». Не думал, конечно, что через много лет в театре мне при­дется сыграть этого самого дядю Тома...  

Через некоторое время я был призван в ряды Красной армии. От Москвы до Казани, где были казармы, мы шли пеш- ком – 900 километров. Шли целый месяц! Я до сих пор помню этот поход.

Мы, неумелые в походах вчерашние школьники, буквально падали с ног, ведь идти приходилось с полной амуницией – несли вещмешки, шинели. Это было страшное дело...

И вот, когда нам всем стало просто невмоготу, я слышал го­лос пожилого человека, который шел вместе с нами. Он нас под­держивал, говорил: «Ничего-ничего, скоро у вас появится третье дыхание». Это был комиссар нашей части, в свои сорок с лиш­ним лет он казался нам, мальчишкам, очень пожилым человеком. И вот прошла уже бездна лет, а я как сегодня слышу его отече­ский голос и даже вижу в дымке его лицо.

Знаменитые Журавлевские казармы, куда мы, наконец, пришли, представляли из себя высокие красно-кирпичные зда­ния. Там я сдал экзамены на ефрейтора и всегда в шутку гово­рил, ч то в армии у меня был такой же чин, как у Гитлера.

ПЕРВЫЕ АТАКИ

После окончания учебы меня направили в специаль­ный лыжный батальон, входящий в состав Северо-Западного фронта.

Когда мы ехали на фронт, несколько наших бывалых пар­ней утащили из соседнего поезда муку – до сих пор помню мешки из плотной коричневой бумаги. Получились потрясающие лепеш­ки: мы их готовили на буржуйке. И в вагоне началось пиршество. И никто из нас не думал, что мука-то краденая, совершено пре­ступление... Помню, как я сам ел эти лепешки, и – никаких угры­зений совести!

Этот случай потом очень пригодился мне как актеру. Я по­нял, что когда имею дело с каким-то образом, надо говорить не об одной черте характера, а о множестве. Как говорил Лев Николаевич Толстой, в человеке много всего намешано. Толстой прав! Запомнился один из боев. Мы лежим, зарывшись в снег, на заснеженном поле, команды наступать нет, в синеве виднеет­ся деревенька. Впереди – парень, мы с ним переговариваемся.

Но вот раздается команда, мы поднимаемся, он – впере­ди меня. Почти сразу он падает, но это не производит на меня сильного впечатления: я знал, что на войне убивают. Но потом пошел густой снег, и на моих глазах его ста­ло засыпать... Снег его все засы­пал и засыпал, он не двигался, и это было уже страшно. Только сейчас я с ним разговаривал, и вот человека нет! Эта смерть произвела на меня ошеломляющее впечатление. Но во время первых атак я ничего не боял­ся. И только когда в 1942 году полу­чил ранение в руку – у меня пере­било кость, повредило лучевой нерв – как будто тебя молотом от нако­вальни ударило по руке, и рука от­пала – я дико испугался, подумав: «А если такой удар по голове?»

Сейчас мне кажется, если бы я продолжал воевать дальше, то не был бы так неосмотрительно неосторожен, как раньше, был бы мудрее, а стало быть, и полезнее. Ну, а тогда я попадал из одного госпиталя в другой, пока, наконец, не оказался в Ярославле в тыловом эвакуационном госпитале. Там меня комиссовали: лучевой нерв перебит, рука не работает. Я долго лечился, но мне никак не могли восстановить руку. До сих пор, если по ней ударить, она болит.

АРХИВЫ РАБОТАЮТ НА СОВЕСТЬ

Как-то мне позвонил Борис Соломонович Абрамович и сказал: «Юра, ты знаешь, что все участники войны, которые имеют ранение, автоматически переходят в инвалиды третьей группы?» Я этого не знал. Отправился в военкомат, зашел к начальствующему лицу.

– А документы у вас есть? – спрашивает он у меня.

У меня была с собой история болезни, и он посмотрел справку:

– Да у вас же копия с копии!

Действительно, тысячу раз в жизни я предъявлял этот доку­мент по разным поводам. Это была истрепанная бумажка с блед­но-фиолетовым шрифтом.

– Простите, но мне нужен подлинник, – сказал военный начальник.

– Но где же я его возьму?

– Напишите в Подольск, в архив Министерства обороны.

Я считал это дело безнадежным. Прошло столько лет! Откуда в архиве могли что-то знать о моем ранении! Да еще при нашей беспорядочной жизни, когда квитанция, выданная вчера, теряет свой смысл уже сегодня...

И вдруг мне приходит ответ с подлинником из Подольска.

– Как же такое вообще возможно? – не переставал я удив­ляться. Как могли в архиве сохраниться данные о человеке, ра­ненном в 1942-м! До сих пор в моей голове это не укладывается.

ВОЙНА И АКТЕРСТВО

В жизни у меня было всего три военные роли. В конце 60-х годов наш театр русской драмы им. М. Ю. Лермонтова был на га­стролях в Москве, мы выступали на сцене Малого театра. После спектакля ко мне подошел помощник режиссера Юрия Озерова, который тогда снимал фильм «Освобождение», и говорит: «Мы хотим вас снять в роли немецкого генерала».

Кто видел фильм, наверняка помнит, что в первой части был эпизод, где генерал, которого в те времена еще боялись на­звать Власовым, беседует с сыном Сталина Яковом. Я спросил у Озерова: «Что мне играть?» Знал, что Власов – предатель, и на нем, как говорится, пробы ставить некуда. Режиссер ответил: «Играйте усталого человека». Только актер может понять подоб­ную подсказку.

Эпизод в фильм вошел, и это была моя первая встреча с Власовым на «Мосфильме». Потом на студии им. Горького сни­мали фильм «Родины солдат» о генерале Карбышеве. Меня нашли по картотеке, и я снова играл Власова.

Третий фильм – «Орлята Чапая». В нем рассказывается о том, как при чапаевской ди­визии был драматический кру­жок и я был его режиссером. Роль очень яркая, комедийная. Правда, в этом фильме мне не пригодился военный опыт, но было интересно.