ПО ПУТЯМ-ДОРОГАМ ФРОНТОВЫМ

Адольф АРЦИШЕВСКИЙ

Рассказывает Борис Леонтьевич Дубров, ветеран во­йны и труда.

КРОВАВАЯ ПАМЯТЬ ВОЙНЫ

…Не могу забыть: в наступление шла рота в 100 человек, а после наступления, глядишь, идет человек 14–15. И одеты – кто в чем: в пиджаках, брюках – нам задержали обмундирование, смену одежды при переходе на летнюю форму. Зимой-то мы были в ши­нелях, ватниках. А тут – кто какую одежду сумел раздобыть, в той и – вперед, в атаку! Да, так вот после наступления в роте порой оставалось 14-15 человек от ста, остальные полегли. Страшно! Такие потери были.

ДОРОГА НА ФРОНТ

Когда началась война, мне было неполных семнадцать. Я как раз окончил 7 классов музыкальной школы (скрипка) и 9 клас­сов общеобразовательной. Было это в Ростове-на-Дону. Семья наша еврейская, отец еще до революции окончил хедер, бывший красный партизан, инвалид Гражданской войны, работал фото­графом. Эвакуировались мы по путевке облисполкома сначала в Махачкалу, а позже, когда враг уже был на подступах к Грозному, мы поездом доехали до Баку, потом Каспийским морем на теплоходе – до Красноводска. Дорога была долгой, изматы­вающей и голодной. Помню, мы прибыли на станцию Беловодское в Киргизии, и я направился в город Фрунзе пешком – там жили то ли наши знакомые, то ли родственники. Я у них прописался и вскоре получил повестку в армию. Это был уже январь 1943 года. Вот отсюда и началась моя военная служба. Я был принят курсантом в Ташкентское военно-пехотное училище. Здесь я об­учался около шести месяцев.

В 1943 году, если вы помните, была очень острая ситуация в направлении Курск–Орел–Белгород. В связи с этим я попал в так называемую курсантскую бригаду – своеобразное пополнение фронту, потом – в воздушно-десантную бригаду под Дмитровом близ Москвы, а оттуда ближе к сентябрю – в 7-й воздушно- десантный полк по подготовке младших командиров, который базировался под Звенигородом в поселке Саввинка. Здесь я совершил первые парашютные прыжки.

ШАГНУТЬ В БЕЗДНУ

Первый прыжок совершаешь неосознанно. Нас, трех кур­сантов подняли в корзине, прикрепленной к аэростату, с нами был инструктор, мы его называли «вышибала», на что он очень злился. Если ты замешкаешься, он тебе поможет выпрыгнуть быстрее. У десантников есть команда такая: «Пошёл!» – то есть прыгай. А ты смотришь вниз, от высоты жуть берет, и ты как бы должен шагнуть в бездну. В первый миг дыхание перехватывает. Потом – хлопок. Значит, парашют раскрылся, наполнился возду­хом. Ну, а приземляться надо было, строго соблюдая инструк­цию.

А вот перед вторым прыжком я боялся по-настоящему. За первый прыжок нам дали денежное вознаграждение, 25 ру­блей. За второй, хотя он страшнее, давали меньше. Помню, было неодолимое сопротивление, ноги, что говорится, не шли. «Вышибала» мне, правда, не понадобился, я не храбрец, но толчок в спину для меня страшнее самого прыжка. Ну, а дальше – прыжок за прыжком, были они не боевые – тренировочные, в том числе и ночные, осенью и зимой. Зимой, кстати, особенно важно было вовремя погасить парашют, не сделаешь этого при приземлении, купол наполнится воздухом, и тебя может унести, Бог знает куда. Говорят, порой уносило за несколько десятков километров. Вообще, приземления мы бо­ялись больше самого прыжка. При приземле­нии бывали очень се­рьезные травмы. А ка­кое мы испытывали при этом нервное напряже­ние, может свидетель­ствовать такой факт. У нас, как правило, в день прыжка вечером в клубе крутили кино­картины. Обязательно! И ты в этот день ничего особого не чувствуешь. А вот наутро голову по­вернуть не можешь, шага ступить не в си­лах. У меня на шее по­сле прыжка был как бы ожог – стропа обожгла! По мере совершения прыжков втягиваешь­ся, становится легче. Мне довелось в общей сложности совершить 41 прыжок...

Наш учебный полк располагался в бывшем Саввинском монастыре, кельи были переоборудованы под жилье для курсантов. Мне было досрочно присвоено звание сержанта за успехи в боевой и политической подготовке, и в 44-м году тоже в августе-сентябре я был отправлен из этого учебно­го воздушно-десантного полка в город Киржач в 27-ю воз­душно-десантную бригаду, чуть позже преобразованную в 356-й стрелковый полк, который входил в состав 107-й Гвардейской Первомайской, орденов Суворова и Кутузова Краснознаменной дивизии и командовал которой, как сей­час помню, генерал-майор Богданов.

ПЕРВЫЙ БОЙ – ОН ТРУДНЫЙ САМЫЙ

Вот с этой дивизией я и попал на 3-й Украинский фронт под Будапешт. Здесь мы вступили в первый бой, это произошло под селением Мор, на рассвете. Стояла середина марта. Мы пришли маршем от города Надькереш, хорошенький такой веселый горо­док. С вечера заняли рубежи и ждали команду: «В атаку!» А зем­ля раскисшая, слякоть неимоверная! Помню рассветную дымку. Тишина такая, как будто само время остановилось.

А потом началось непостижимое что-то. Артподготовка. Земля дыбом встала. Бьют дальнобойные, «катюши» визжат че­рез наши головы. Потом перенесли фронт огня вглубь позиций противника, тут-то мы и пошли в атаку. Забыть не могу первого убитого немца, не знаю, кто его убил, но до сих пор он стоит у меня перед глазами… Танки, которые были нам приданы, забук­совали в слякоти, они не столько помогли нам, сколько задер­жали продвижение пехоты вперед. К тому же вокруг сплошные перелески, танкам не развернуться.

Я не помню подробностей боя. Все слилось в сплошной гул, в суматошное и, как мне казалось, безрассудное движение, кото­рое, наверное, подчинялось и командам сверху, и чьему-то тща­тельно продуманному плану. Во всяком случае, мы какое-то вре­мя двигались дальше почти безостановочно. Затем форсировали реку Раба, вели бои за города Секешфехервар, Папа. Помнится, еще в училище под Ташкентом я писал родителям: «Быстрее бы на фронт». Ночные тревоги и нескончаемые полевые учения под Ташкентом напрочь выматывали, казались бессмысленными, им не было видно конца и края. Теперь, когда мы были задействова­ны, хотя бы исчезло ощущение бессмысленности совершаемых усилий. И хотя мы мало что понимали в происходящем, но было ясно одно: мы делаем ту главную работу войны, к которой нас так долго и настойчиво готовили.

УЧИТЬСЯ ЖИТЬ ЗАНОВО

13 апреля 1945 года мы освободили Венгрию, затем прошли часть Австрии (я награжден медалью «За взятие Вены») и вышли в Чехословакию. Наш рейд был на Мюнхен, но война кончилась, к счастью, раньше. Мы как раз прошли Брно, и в местечке Ческе-Будеёвице нас застало известие о Победе. Да, радость была, было ликование. Но, по прав­де сказать, мы не осознали толком, что произошло. За годы службы война подогнала нас под одну колодку, был вырабо­тан стереотип нашего поведения и нашего образа жизни. Мы привыкли к командам: «Становись! Р-равняйсь! Смирно!» Мы не могли представить своей жизни без этого. Нам предстояло заново научиться жить.

Я с детства мечтал быть музыкантом. Скрипка. У меня та­кое ощущение, что я родился с нею в руках. До войны я окончил музыкальную школу по классу скрипки, поступил в музыкальное училище, но учиться в нем не пришлось. Там началась другая учеба: «Напра-во! Шагом марш! Левое плечо вперед!..» И вот те­перь мы возвращались маршем, что говорится, восвояси. Ночь идем, день отдыхаем. Теперь уже в обратном порядке: Чехия, Австрия, Венгрия. Остановились мы в селении Фармош, киломе­трах в семидесяти от Будапешта.

Июль 1945-го. Я передать вам не могу, как я ждал демо­билизации. А со мной служили пожилые люди. Господи! Мне-то было еще неполных 20 лет. Увольнялись в запас старики, кото­рым было под 60, они были старше моего отца. Два человека демобилизовывались, и грузовик был полностью загружен, раз­решали везти все, что у тебя есть. Везли мешками. Что было в мешках, не знаю, но везли. Да и деньги давали по тем време­нам немалые. А меня, как старшего сержанта воздушно-десант­ных войск, задержали. Мой 1925 год увольнялся в запас то ли в 1947-м, то ли в 1948-м. А меня продержали в армии до 27 марта 1950-го!..

Я понимал, что рано или поздно демобилизуюсь, что надо загодя приноравливаться к мирной жизни, и попросил командо­вание разрешить мне посещать вечернюю школу. К тому време­ни мы стояли уже в Никополе. Меня приняли в 10 класс условно, потому что у меня не было никаких справок, никаких документов, подтверждающих, что я окончил 9 классов. Директором вечер­ней школы был человек умный. Он внял моей просьбе, хотя 10 класс был переполнен. Я его не подвел. Ночами не спал, всех дневальных заменял, но восстановил знания по математике, физике, химии.64 ПЛАМЯ ПОБЕДЫ И поэтому уже здесь, в Алматы, закончил школу рабочей молодежи без проблем. А ПОТОМ БЫЛА ЖИЗНЬ В 1951-м я поступил в консерваторию, успешно закончил и ее. А дальше – симфонический оркестр. Один, другой. Потом оркестр театра оперы и балета. Параллельно – педагогическая работа. В консерватории, в музыкальной школе. И это вплоть до 1993-го, когда ушел на пенсию. Жена у меня тоже музыкант, ди- рижёр-хоровик, и дочь работает в консерватории концертмейсте- ром, а внучка учится в классической гимназии, обучается игре на флейте. Такая вот у нас династия музыкантов. Ну, а теперь 9 мая, прежде чем идти в парк 28 гвардейцев– панфиловцев к Вечному огню, надеваю парадный костюм с бое- выми наградами. Сколько их у меня? Орден Отечественной во- йны II степени, медали «За боевые заслуги», «За взятие Вены», «За победу над Германией». Плюс награда за мирный труд на ниве просвещения – значок «Отличник народного образования Казахстана». Ранения? Ранений, слава Богу, не было – ушибы были (смеется). А на волоске от гибели был я не раз. Но, как видите, слава Богу, дожил до нынешних лет. В прошлом году нас, старых вояк, собрали в ресторане «Брно» – чествовать. У меня снимок есть с этой встречи, там я при всех моих боевых регалиях. Фронтовых снимков осталось немного, и я их берегу как очень дорогую мне память».