ГОРЬКАЯ ПАМЯТЬ ПОЛЬШИ

Людмила ЕНИСЕЕВА

Асканбек Сапарович Алданазаров, полков­ник, участник Великой Отечественной войны, кандидат исторических наук, в недавнем прошлом преподаватель научного коммунизма в Казахском медицинском институте. Все время после войны, работая в архивах Сейма, ЦК ПОРП, Рембертовском военном архиве и других, занимается уточнением судеб как воевавших, так и пленных казахстанцев, а с 1971 года – розыском поля­ков, которые в годы войны жили у нас в республике, и казахов, что воевали в Польше. Асканбек Сапарович также создатель «Книги памяти японских военнопленных, умер­ших в Казахстане». Книги, которую Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев в 1994 году вручил японскому премьеру.

Справка

640 тыс. советских людей в годы войны погибли на территории Польши. Из них 134 тысячи казахстанцев.

За освобождение Польши Золотой Звездой награжде­ны 83 казахстанца. 30 из них погибли за ее свободу.

В Польском войске служили 300 офицеров из Казахстана. В начале войны в Казахстан из Польши было выслано 104 тысячи поляков. Впоследствии цифра эта выросла до 400 тысяч.

ПАЛИ ЗА ОСВОБОЖДЕНИЕ ПОЛЬШИ

В памятные дни на польских кладбищах, где похоронены ге­рои минувшей войны, зажигаются свечи. 134 тысячи их ставится на могилах казахстанцев. Именно столько наших соотечествен­ников полегло при освобождении Польши. Многие из них дол­гое время считались без вести пропавшими, а теперь, благодаря стараниям алма-атинца Асканбека Алданазарова, возвращены из небытия. Участник Великой Отечественной войны, полковник, кандидат исторических наук Асканбек Сапарович вот уже 33 года занимается розыском и восстановлением их биографий.

ОТКУДА ЧТО ПОШЛО

– Сам я после Сталинграда и Курской дуги в составе 27-й гвардейской дивизии прошел через всю Польшу до Рейхстага, и судьбы тех, кто был там, мне не безразличны, – рассказывает он. – Волнуют меня также поляки, которых выслали из собствен­ной страны в нашу республику, – с ними связаны мои детские воспоминания. Они появились у нас в Южном Казахстане еще до войны – в 1940 году. Тогда нам сказали, что они братья наши и бежали от немцев. Но они не бежали, а были депортированы.

Это были жители Польши, которых сослали к нам после раз­дела ее между Германией и СССР. И аульчане, сварив так назы­ваемую «большую кашу», без лишних слов накормили всех и раз­местили по домам. Прием этот был в порядке вещей, потому что чем, как не состраданием, спасались тогда люди? Сами пережив­шие голод, массовые смерти, коллективизацию, преследования и репрессии казахи принимали «врагов народа», их жен, детей, а за ними и целые народы. Нашелся приют и в этом случае.

Но начал я свои исследования с военнопленных, потому что они чаще всего попадали в категорию бесследно пропавших. Система наша была ведь какая? Вы боялись разыскивать род­ного человека из страха – а вдруг это плен?! Тот же, кто сам ока­зывался в плену и спасался, не обнаруживал себя из страха по­губить близких. И лишь когда отношение ко всему этому измени­лось и открылись архивы, поиск облегчился.

ОКСАКБАЙ ПО ИМЕНИ САША

В 1971 году мне прислала свою книгу бывшая секретарь руководителя Польши Гомулки Ирена Перковская-Щипёрская «Дневник секретарши». Там была глава о казахе из талгарского колхоза «Алга» – Саше, он же Оксакбай, Касымбекове. Я дал об этом сообщение в газету «Ленинская смена». И перед тем, как отправиться в Польшу для работы в архивах, получил письмо от сестры этого самого Касымбекова – Раузы.

Она родилась в 1939 году, когда ее брата вместе с первым набором казахов взяли в армию. В письме Рауза пишет: «Ради Бога, вы нас не ищите, потому что всю нашу семью из-за того, что брат попал в плен, сгноили в тюрьме. Умер и его маленький сын. Осталась только я, лишь благодаря тому, что меня удочери­ла одна женщина и дала мне свою фамилию».

Приехав в Польшу, я встретился с Перковской-Щипёрской, и история Саши пошла раскручиваться передо мной, как приклю­ченческий роман. Оказывается, война застала Сашу-Оксакбая под Минском. На седьмой день, когда немцы уже захватили го­род, он попал в плен. Его отправили в Рембертов близ Варшавы. Там, в лагере, эмигранты революционной волны – узбеки, тад­жики, казахи – вербовали азиатов в Туркестанский легион к Мустафе Чокаеву. Предложили взяться за оружие, чтобы воевать на стороне фашистов, и Оксакбаю. Он отказался, и тогда его по­слали в специальный, для уничтожения пленных, крематорий. Приговоренных для быстроты здесь сжигали живьем, и делать это заставляли неугодных немцам людей.

Наплыв пленных был велик, печи Рембертова не управля­лись. Тогда кто-то предложил заталкивать по двое. Но у Саши был петровский рост – 196 см, и он ни с кем не монтировался. У коммунистов же, что были в числе «обслуги», цель была дру­гая – по возможности спасти хоть кого-нибудь. Пользуясь заме­шательством у печи, работавшая здесь женщина уложила Сашу в канавку, по которой стекала спущенная из тел (для медицин­ских целей!) кровь. И по ней, этой канавке, вытолкала наружу. Больного и изможденного его нашли в лесу свои люди, подлечи­ли и переправили в Варшаву – сначала в один дом, потом в дру­гой, третий...

И вот, приехав в польскую столицу тридцать лет спустя, я встречался с теми, кто приютил тогда нашего земляка. Тут были Ева Седлецкая, Адель и Генрих Матысяк, Ирена Перковская- Щипёрская, Антонина и Роман Богуцкие. Все они участвовали в подпольном движении, руководил которым известный болгар­ский коммунист Георгий Димитров. Все спасали пленных. Спасли и Сашу. Через два месяца общими усилиями его вылечили, по­том стали привлекать к деятельности подполья. Задания были разные, но одно из них...

У поляков была гордость – офицерское кафе в пять этажей. Но немцы забрали его в свое пользование. Каждый вечер наби­вались они туда битком – музыка, веселье, танцы. И вот в один прекрасный момент все взлетело на воздух. Погибли несколько сот человек. Позже взрыв этот сравнивали с акцией Маринеско, пустившего на дно корабль с немецкими офицерами.

И что примечательно, не последнюю роль в операции «Кафе» сыграл Оксакбай. Потом хозяйка чердака, где он жил, рассказывает, как весной 1943 года Оксакбай пришел к ней в больницу и сказал: «Ухожу в партизаны. Если останусь жив, вер­нусь обязательно». Но не вернулся. Что с ним стало, неизвест­но. Одно ясно – к немцам он не попал, иначе они разгромили бы квартиру Богуцких. Ведь именно ее адрес наколол себе на плече Саша-Оксакбай.

Исчез Саша бесследно. Вполне возможно, с ним случилось вот что. С первого августа, как только наши войска перешли че­рез Эльбу, партизанское движение закончилось. За Эльбой ле­сов нет, прятаться там негде. Польское и советское командова­ния решили вывести всех партизан из укрытий и передать на­шей армии. Местом сбора был Люблин. Установили сигналы. Но кто-то, как это бывает, перепутал сигналы, началась стрельба. Партизаны попали под двусторонний огонь, и очень мало кто вы­шел оттуда живыми. Вот там-то мог погибнуть и Саша.

ЯНУШ ПШИМАНОВСКИЙ И НЕСОСТОЯВШИЙСЯ

ГЕРОЙ ЕГО КНИГИ

Но не только пропавшие без вести были предметом моей заботы. Меня интересовали судьбы как таковые. И в каждой была своя необычность. Многие помнят, каким успехом поль­зовалась книга, а потом и фильм «Четыре танкиста и собака» Януша Пшимановского. Кстати, Януш тоже был у нас в плену, но его отпустили, и он работал в Ростовской области.

Во время одного из приездов его в Союз мы встретились. Януш был интересен мне вот почему. Одним из героев его книги должен был стать алматинец Виктор Тюфяков. Он был коман­диром танковой роты танковой дивизии войска Польского, и на Магнушевском плацдарме ему удалось в один день подбить три «пантеры». Он что делал? Выставлял свой сапог, немцы стреля­ли, демаскируя себя тем самым, а он бежал к другой точке и бил по ним. За эти и другие подвиги Тюфякову полагалась Золотая Звезда, но ему ее почему-то не давали.

С польской стороны, как сказал Пшимановский, никаких не­увязок не было. Наоборот, Виктор там легендарный герой. И пре­жде чем написать сценарий «Четыре танкиста и собака», Януш пригласил Тюфякова к себе в Польшу. Тот приехал, но, как ока­залось, заболел там. Шесть месяцев пролежал, и Пшимановский вывел в фильме не Виктора, а какого-то грузина. Но к награде это никакого отношения не имело.

Тогда я решил поднять личное дело Тюфякова в Калининском военкомате Алма-Аты. А там копия представления его на Героя Советского Союза. Я давай писать письма, делать запросы и уточнения. В результате выяснилось, что человек, пи­савший представление на Героя, приревновал Виктора к девуш­ке, на которой потом женился, и, подшив в дело второй экзем­пляр документа, первый уничтожил. Да. А Тюфяков умер в своей восемнадцатиметровой – на пять человек семьи – квартире, так и не став кавалером Золотой Звезды.

РАЗНЫЕ В ПОЛЬШЕ

Итак, Януш пригласил меня в Польшу. И я поехал. Причем с разными адресами и документами. Например, я вез приве­ты из чимкентского колхоза «Кзыл ту» для Наты Богданович. Оставшись без родителей, она со своей сестренкой Ирой вы­росла там в большой казахской семье Дурии Басовой по прозви­щу Святая. Сын этой Святой, двенадцатилетний Карабай, рас­ставаясь с Натой, очень плакал, так как назначил ее в будущем своей женой. Теперь он был уже директором школы, и письмо от него вместе платьем, сшитым Дурией, я должен был вручить Нате. Были у меня и другие поручения, заранее запланирован­ные встречи.

Все шло, как я предполагал, и главное, мне обеспечили до­ступ к архиву Сейма, ЦК ПОРП и другим крупным хранилищам. Работая в них, я еще и еще раз убеждался в том, что человек, в общем-то, пропасть без вести не может. Хоть какая-нибудь бу­мажка да останется. Ну, не бумажка, так знак. Как, например, этот, обнаруженный в Главном фотоархиве Польши снимок надписи на стене Освенцима: «Здесь сидел приговоренный к расстрелу по политической работе казах Жакулбеков Коля – доцент, быв­ший старший лейтенант, танкист. Я прибыл из Люблина. Ожидаю смерти, прощай, белый свет, прощай, страна моя родная».

Получая личные дела наших офицеров из Рембертовского военного архива, я выяснил, что в Польском войске служили три­ста офицеров из Казахстана. Их передало ему советское прави­тельство в момент освобождения Польши. Кстати, за освобожде­ние этой страны Золотой Звездой награждены 83 казахстанца, и 30 из них погибли за ее свободу. Тогда-то мне и удалось отыскать сотни, тысячи, казалось бы, навсегда потерянных людей. Во вся­ком случае, в своем родном Тюлькубасском районе Чимкентской области я не оставил без ответа ни одного извещения о без вести пропавшем. А сколько их, найденных, было по республике!

Немало интересных сведений получил я и о тех, кто остал­ся жив. Вот Орынбай Асылбаев, впоследствии сотрудник газеты «Социалистіқ Қазақстан». Тут он в польской форме – они ходили тогда в конфедератке. Служил в 48-м пехотном полку Польской армии.

А это Каламов из 414-й дивизии – врач, работавший в поль­ском госпитале. Потом его передали в помощь Польской Армии, когда та стала освобождать свою страну от фашистов. В доку­ментах Каламова записано, что он оперировал круглосуточно, и для него сшили специальную обувь из войлока, потому что у него отекали ноги. Он, как и его однокашница по Алма-Атинскому ме­динституту Ережепова, спасал жизни польским раненым.

ПАРТИЗАН ДЖЕЗКАЗГАН

Перебирая дело за делом, я не переставал удивляться при­чудливости поворотов судьбы. Взять хотя бы вот этого, активно действовавшего – его помнят многие – молодого офицера, на род­ство с которым претендует 52 казахских семьи. Признают сыном, братом, отцом. Присылают письма, приезжают сами, рассказы­вают, где служил, показывают фотографии, уговаривают: «Агай, ну что вам стоит сказать, что это он?». Это – капитан Красной армии, оставшийся в памяти поляков как Джезказган. И еще его звали там «Иванович Сказахстан» – «Иванович из Казахстана».

Каково его настоящее имя, в Польше не узнал никто. Ничего удивительного – партизаны все жили под псевдонимами, Джезказган к тому же пришел из плена. Призванный в армию еще до войны, он был артиллеристом береговой охраны эстонского острова Сааремаа.

Тяжелые морские батареи, приняв первыми налеты бомбар­дировщиков Люфтваффе, держали оборону 85 дней. Затем нем­цы высадили десант, оборона пала, и трюмы стоявшего на при­чале корабля стали наполняться пленными. Так Джезказган ока­зался в Щецине, откуда бежал на восток, пока не попал к жителям Польского поморья – кашубам. Привыкшие к массовому побегу во­еннопленных из тюрем и лагерей – сначала поляков, французов, англичан, бельгийцев, а с 1941 года и советских воинов – люди эти старались помочь им, как могли. Они выставляли еду по обочинам дорог и тропинок, брали несчастных на ночлег, давали одежду. Существовал даже специальный пункт помощи беглым, создан­ный тайной военной организацией «Поморский Гриф». В состав этого «Грифа» входил и отряд поручика Батория, в который после долгих мытарств попал капитан Джезказган.

Тридцать месяцев «Иванович из Казахстана» был бойцом кашубских партизан, прятавшихся в бункерах. Тридцать меся­цев совершал диверсии, добывал ружья, пулеметы, участвовал в ликвидации патрулей жандармерии. Опыт профессионального военного пригодился его новым соратникам. Он учил их воевать, выходить на рискованные, опасные задания, прятаться в лесу, маскировать землянки, владеть немецким оружием.

Но самым крупным делом, в котором он участвовал, был на­лет «Поморского грифа» на немецкий аэродром в Гданьске. Было сожжено четыре самолета, и гестаповцам из Берлина был боль­шой нагоняй. Потом кашубы спалили военные немецкие склады, и Джезказган с небольшой группой отправился на новое задание. Пока они его выполняли, немцы выследили и уничтожили как сам отряд, так и Батория. Но Джезказган этого не знал. Вернувшись в бункер 9 мая 1944 года, он попал там в засаду. Погибли все. Тела Джезказгана и его товарищей сожгли и, как пишет в книге «Голос издалека» Войцех Сулевский, «закопали в неизвестном до сих пор месте. Поэтому мы и сейчас не знаем, где находится могила казаха, который сражался за свободу Польши».

Мои поиски тоже не принесли результата. Если было бы хоть его имя, я нашел бы. Джезказганский комбинат предлагал мне довольно большую сумму денег, чтобы отыскать предпола­гаемого земляка. Но я отказался, сказав, что если я найду его, то найду и без этих денег. В Польше на его имя лежит четыре орде­на, в музее отведен целый угол, Джезказган у них легендарный национальный герой.

ОРДЕН ЛЕНИНА ЧЕРЕЗ ТРИДЦАТЬ ЛЕТ

Случались, конечно, и накладки в работе с документами. Так было с бывшим секретарем райкома Восточно-Казахстанской области Аязбеком Жакупбековым. Согласно извещению, в ноя­бре 1942 года он пропал без вести. Но пропал ли? Оказывается, в составе нашей 27-й гвардейской стрелковой дивизии Аязбек сра­жался на Магнушевском плацдарме и там погиб. Посмертно его представили к Герою Советского Союза.

Правда, звание это почему-то «переиграли» на орден Ленина, а уведомить семью ни в том, ни в другом случае не удо­сужились. Орден остался невостребованным. И лишь через трид­цать лет я обнаружил этот Указ в военном архиве Подольска. Стал искать жену. Да, отвечают мне на мое письмо, такая есть, но очень бедствует. Ребенок от Аязбека давно умер, сама она моет в столовой посуду, за что ее кормят. Представляете, чем была для нее огромная сумма денег за орден Ленина!

У ТАМОЖЕННИКОВ ПРЕТЕНЗИЙ НЕ БЫЛО

Двенадцать партизанских отрядов на территории Польши было советских, и в каждом из них были казахи. Но они попадали туда только через плен. Без плена это удалось лишь одному человеку – Касыму Кайсенову. Его направили туда на комсомольскую работу. А партизанское движение как таковое на территории Польши закончилось 13 января 1945 года. Случилось это потому, что наши стали наступать от Эльбы на запад, а там лесов нет, и все партизаны присоединились к армии.

Кстати, в семнадцати городах Польши есть кладбища, на которых похоронены солдаты из тех дивизий, которые формиро­вались в Казахстане. И приехав уже в наши дни в Варшаву для сбора материала о поляках и казахах в довоенные и военные годы, я дал Союзу борцов за свободу и демократию Польши спи­сок этих городов с тем, чтобы мне хотя бы по щепотке земли от­туда привезли.

Я обещал нашему Госмузею доставить эту землю. И поляки привезли. Я говорю: «Вот спасибо!» А они: «Нет, мы так просто дать вам ее не можем. Взятая с солдатских могил, земля эта не что иное, как святыня. Соответственно этому она и должна быть передана». И вот назавтра они, представители всех семнадцати поименованных мной городов, как на торжественном параде выстроились по трое – офицер с сундучком земли в сопровождении двух женщин, одетых в длинные платья.

Мужчины в парадной форме подходят, ставят эти сундучки- ящички, я благодарю их и целую руки женщинам. Церемония такая. Кованые сундучки – на замочках. Грунт они предварительно на огне прокалили, чтобы никакой не было инфекции, а все акты с подписями воеводских начальников в пакеты сложили. И когда я улетал в Алма-Ату, то у таможенников претензий по поводу вывозимого «груза» не было. Провожающие меня все заранее сами им объяснили.

Там, в Польше, куда я ехал с рекомендательным письмом Алексея Маресьева, мне предоставили для просмотра все име­ющиеся архивы. Благодаря этому, я узнал, что в освобождении этой страны наших участвовало очень и очень много.

На ее территории лежит сейчас 62 тысячи останков казахов и 72 тысячи русских из Казахстана! Это я по всем документам всех частей, которые во время войны прошли там, восстановил. По всем строевым запискам так называемых безвозвратных потерь прошелся – там указывалась обязательно национальность.

400 дивизий всего там было, и по всем ним, прошедшим 2-й Белорусский фронт Рокоссовского, 1-й Белорусский Жукова, 1-й Украинский Конева, 4-й Украинский Петрова, документы про­верил. Но вообще-то их, может быть, было больше. Многие, ко­нечно, погибли в первые дни войны, а потом при освобождении Польши. 83 казахстанца получили Золотые Звезды за освобож­дение Польши.

В нем участвовали 1-я стрелковая дивизия, 27-я гвардейская – они Познаньскую крепость штурмовали, 69-я стрелковая, 118- я стрелковая, 310-я стрелковая, 312-я, 314-я, 391-я дивизии освобождали Краков по тому приказу Сталина, где он, выделив Верхнюю Силезию и Краков, сказал: «Это золото – ни город, ни угольный бассейн разрушать нельзя!». Там не стреляли в немцев, а вытесняли их. Там стреляли в наших – немцы.

756-й полк дрался в Познани, с другой стороны к Берлину подошли и в составе 150-й дивизии бойцы полковника Зинченко водрузили знамя над Рейхстагом. 3-я ударная армия включала в себя девять дивизий. Девять знамен сделали под порядковыми номерами 1-е, 2-е, 3-е, 4-е и так далее. 5-е знамя попало в 150-ю дивизию, она отдала его 756-му полку, потому что Зинченко хотели спасти. Там все знали, что он приговорен к расстрелу, и если они над Рейхстагом поставят это знамя, то он будет спасен. 756-й полк за штурм Рейхстага получил орден Боевого Красного Знамени Верховного Совета. Ксерокопия грамоты награждения есть.

А сколько в Польской армии было наших, советских? Я личные дела смотрел – около трехсот офицеров. Но их могло быть больше, потому что, скажем, тот же Ижек – уроженец Кокчетава – командовал артиллерийской бригадой. В дивизиях батальонными полками командовали многие советские – среди них были и казахстанцы. В каждом партизанском отряде у поляков были наши. Многие считают, что Польшу освобождали поляки, а наши, советские немного помогли. Но через Польшу прошло около четырех миллионов наших солдат. А поляков было сто тысяч.