ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ СОЛДАТА

Все, кто приезжает в Москву, стремятся побывать в Александровском саду на могиле Неизвестного солдата. Интересна история создания этого памятника.

Сергей БОРИСОВ. ИМЯ ТВОЕ НЕИЗВЕСТНО, ПОДВИГ ТВОЙ БЕССМЕРТЕН

В декабре 1966 года началась подготовка к празднованию 25-летия разгрома фашистов под Москвой. В то время первым секретарем Московского горкома партии был Николай Егорычев, человек далеко не ординарный, один из коммунистов-реформа­торов.

Вообще, годовщину Победы над фашистами стали особен­но отмечать только с 1965 года, когда Москве было присвоено звание города-героя и 9 мая стал официально нерабочим днем. Была выпущена даже юбилейная медаль, посвященная двадца­тилетию Победы.

Как-то в начале 1966 года, вспоминал Николай Григорьевич, мне позвонил Алексей Косыгин (тогдашний премьер. – С.Б.) и говорит: «Был я недавно в Польше, возлагал венок на могилу Неизвестного солдата. Почему в Москве такого нет?» «Мы как раз об этом сейчас и думаем», – ответил глава московских коммуни­стов и рассказал Косыгину о программе празднования 25-летия разгрома фашистов под Москвой, в том числе о научно-практи­ческой конференции вместе с военными, о сооружении мемори­ала «Могила Неизвестного солдата». Алексей Николаевич очень хорошо отнесся к этой идее и пообещал всяческую поддержку со своей стороны.

Итак, дело закрутилось. В начале мая 66-го руководство ГлавАПУ Москвы пригласило Егорычева осмотреть отобран­ные для памятника места. Объехали почти весь город: Красную площадь, Ленинские горы, съездили на стрелку Москвы-реки (там сейчас возвышается памятник Петру). Побывали и в Александровском саду.

У Егорычева давно зрела мысль, что мемориал следует со­орудить именно здесь, в самом центре столицы, у Кремлевской стены. Но место это в то время было неухоженное, газон – одно название, да и Кремлевская стена требовала реставра­ции. Вдобавок ко всему в той части сада, которая больше всего подходила для монумента, стоял обелиск, воздвигнутый еще в 1913 году в связи с 300-летием дома Романовых. Как известно, после революции Ленин предложил не уничтожать обелиск, а убрать с него все, что напоминало о ненавистном ему царском режиме, и увековечить имена великих революционеров-мысли­телей, названных якобы лично Владимиром Ильичом. Понятно, что трогать мемориал в те времена было нельзя. Как раз это об­стоятельство и смущало главных архитекторов столицы.

Егорычев решил действовать самостоятельно, что во вре­мена жесткой иерархии в партии было мужественным поступком. Уже на второй день архитекторы принесли эскизы, на них памят­ник выглядел почти таким же, как его видят сейчас. Эскизы были одобрены сначала Косыгиным, потом Сусловым, главными поли­тическими и государственными тяжеловесами в государстве.

Но оставалось еще самое главное, первое лицо – Леонид Брежнев. Он куда-то в то время уезжал, но когда вернулся, встре­тил Егорычева прохладно, видно, ему было уже известно о «ма­неврах» московского секретаря. Казалось бы, Брежнев все-таки фронтовик и идею сооружения мемориала должен поддержать. Но не тут-то было. Леонид Ильич долго раздумывал, а стоит ли вообще сооружать такой памятник. Вроде удалось убедить. А вот предложенное место ему абсолютно не понравилось. Он уперся, поищите другое – и все тут! Время поджимало.

И тогда Егорычев решился на маленькую хитрость. Он по­просил архитекторов подготовить все материалы по проекту па­мятника и выставить их в комнате президиума во Дворце съез­дов, где в это время проходило торжественное собрание по слу­чаю очередной годовщины Октября. Когда закончилась торже­ственная часть и в комнату стали заходить члены Политбюро, Егорычев в роли экскурсовода стал показывать им свои макеты.

Все члены Политбюро в один голос заявили: «Это здоро­во!» Брежневу перед лицом такой «фронды» некуда было де­ваться, и положительное решение было принято.

В то время в подмосковном Зеленограде шло большое строительство, и там во время проведения земляных работ наш­ли затерянную со времен войны братскую могилу. Нашлись со­мневающиеся: а вдруг в могиле лежат останки расстрелянных по приговору военного трибунала или убитые немцы.

Все было тщательно проверено. Если бы это были расстре­лянные, с них бы сняли ремни, знаки различия. Было совершен­но очевидно, что в братской могиле находятся останки советских бойцов, защищавших подступы к Москве. Никаких документов в могиле не было найдено, так что прах этого рядового (судя по со­хранившимся фрагментам военной формы) по-настоящему был безымянным. Он мог быть и вчерашним школьником, и кадровым рабочим, и не обязательно москвичом. Никто не знает, сыном ка­кого народа был этот солдат, ведь Москву защищали представи­тели многих национальностей, объединенных одним понятием – воины Красной армии.

Боевых побратимов этого неизвестного солдата перезахоро­нили, привели в порядок могилу. А для его останков заказали спе­циальный саркофаг. Военные разработали торжественный ритуал захоронения. Правда, везли останки воина не на лошади, а на ору­дийном лафете – путь из Зеленограда до Москвы неблизкий.

По всей улице Горького, Ленинградскому проспекту стоя­ли тысячи людей, многие из них плакали, когда мимо проезжал траурный кортеж. В скорбном молчании процессия добралась до Манежной площади. Последние метры гроб несли маршал

Рокоссовский, видные члены партии. Не позволили нести останки лишь маршалу Жукову, который в это время находился в опале.

А затем началась трудная работа. Дело в том, что вдоль аллеи Александровского сада протекала речка Неглинка, за­ключенная в трубу, которая требовала замены. Пришлось в зим­них условиях все вскрывать и прокладывать новый коллектор. Помучились, пока нашли основную монолитную плиту памятни­ка. Камень выбрали с того же самого месторождения, откуда в свое время брали гранит для мавзолея, но отыскать огромный без единой трещины монолит долго не удавалось. Поэтому та плита, что лежит сейчас, сантиметров на двадцать пять тоньше заложенной в проекте.

И вот 8 мая 1967 года состоялось открытие мемориала. За день до этого в Ленинграде от Вечного огня на Марсовом поле зажгли факел, который по эстафете доставили в столицу. Представители городов-героев привезли урны с землей, взятой с мест боев, которые были замурованы в специальные гранитные тумбы. Затем представители районов Москвы возложили венки.

Ранним утром кортеж достиг Москвы. И опять море людей. У Манежной площади факел принял Герой Советского Союза, легендарный летчик Алексей Маресьев. Площадь замерла, что­бы не пропустить самого важного мгновения – зажжения Вечного огня. Открывал мемориал тот же Николай Егорычев. А право за­жигать Вечный огонь партия поручила Леониду Брежневу. Ему заранее объяснили, как нужно зажигать огонь. Но он что-то не­допонял и, когда подали газ, опоздал на несколько секунд под­нести факел. В результате этой оплошности генсека произошел небольшой хлопок. Брежнев испугался, отпрянул и чуть было не упал. Тут же последовало указание эти кадры из репортажа вы­резать. Видимо, из-за этого казуса Центральное телевидение ос­ветило это по-настоящему великое событие достаточно скупо.

С тех пор к Вечному огню приходят люди. И в будни, и в праздники. Возлагают венки иностранные гости. Раз и навсегда врезаются в память короткие, но полные высокого смысла сло­ва, выбитые на мраморной плите: «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен».

У этих слов тоже есть своя история. Когда в ЦК одобри­ли создание Вечного огня, тот же Егорычев попросил тогдаш­них литературных «генералов» Сергея Михалкова, Константина Симонова, Сергея Наровчатова и Сергея Смирнова внести свои предложения по поводу надписи. Спустя какое-то время группа собралась в кабинете секретаря МГК. Они изучили надписи на мо­гилах неизвестных солдат по всему миру и предложили несколь­ко своих вариантов. Стали обсуждать. В ход пошли ножницы, клей. Сидели долго. Хотелось, чтобы надпись была короткой, выразительной и запоминалась с первого прочтения. Наконец, остановились на таком вариан­те: «Имя его неизвестно, подвиг его бессмертен». Под этими сло­вами все собравшиеся постави­ли свои подписи…

– Писатели ушли, а я опять стал вчитываться в текст, – вспо­минал Егорычев. – Что-то в нем мне не нравилось. Особенно это безликое «его». Представил себе, как к могиле будут прихо­дить люди. В том числе и те, кто потерял на войне своих близ­ких, но не знает, где они наш­ли последний покой. Что скажут эти люди? Наверное: «Спасибо тебе, солдат! Подвиг твой бессмертен»! Хотя и был поздний ве­чер, Егорычев позвонил Сергею Михалкову и предложил слово «его» заменить на «твое».

Один из авторов гимна Советского Союза подумал и согла­сился: «Это как раз то, что нужно». И на гранитной плите с тех пор золотом выбиты слова: «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен!»

Хочется верить, что отношение к нашим победам не будет подвергаться ревизии, а Вечный огонь будет гореть всегда.