Бахытжан Канапьянов.

Послесловие. Поэма-хроника

«Мой отец, Ахметов Арыстан, был заживо сожжен фашистами. Помогите мне, дочери погибшего воина, никогда не знавшей отцовской ласки, найти место его захоронения».

Из письма Меруерт Арыстановой

27 октября 1984 года

Простите за почерк,

что так неровен,

Где мой отец,

где мой отец

похоронен?

Кто вышел из боя,

вырвался

из когтей смерти,

Ответьте,

ответьте,

ответьте.

Ответьте

по адресу,

что на конверте.

Командующий фронтом,

у Волги

ваш фронт пролегал.

Где могила отца,

где могила отца,

генерал?

Штаба начальник,

пехоты стрелковой

комбат,

Где похоронен

отец мой – солдат?

Бойцы и соратники,

однополчане,

Одной шинелью

укрывались

ночами,

Одну самокрутку

по кругу

курили,

Где вы отца

похоронили?..

II

«Сегодня мы вспоминаем Арыстана Ахметова. Кажется, он по-прежнему с нами. Еще звучит его длинная, как степная дорога, и мягкая, как июньский ковыль, песня. Мы знаем эту песню. Он сложил ее сам. Она сама была не совсем складна, но мы любили ее».

П. Н. Кузнецов.

«Неумирающая песня», 1942 год

– Эй, Джангалы мои, Джангалы,

Над тобою парят орлы.

Скачут лошади на водопой,

Среди них жеребенок мой.

Джангалы мои, Джангалы,

В небе вольном живут орлы.

Смуглой девушки стройный стан

Вижу я сквозь густой туман.

Степь раздольная, края нет.

В юрте матери брезжит свет.

Джангалы мои, Джангалы,

Бьются насмерть твои орлы.

Аруана вдали плывет,

Знать, по нашим следам бредет.

Джангалы мои, Джангалы,

В дом вернутся твои орлы.

Джангалы мои, Джангалы,

Э-э-эй, Джанга-а-лы!

III

«Джангалинская степь. Он любил ее, он за нее воевал, ради нее он готов был идти на смерть. Западный Казахстан. Джангалинский район. Аул № 8. Родное гнездо вольного человека. Родной аул Арыстана.

Ушел он из блиндажа вот такой же темной ночью. Ушел выполнять боевое задание. Мы никогда не прощаемся. Мы любим жизнь. Мы боремся за жизнь. Мы верим, что друг вернется. Мы хотим, чтоб он обязательно вернулся. В прощании же всегда скрыто что-то печальное. И Арыстан знал фронтовой обычай. Вскинув автомат, он весело присвистнул и сказал: «Ночь наша, и утро будет наше! Э-э, Джангалы, Джангалы…»

П. Н. Кузнецов.

«Неумирающая песня», 1942 год

Ночь и утро будут

нашими,

И Победа

что вдали.

От имени живых

и павших,

От имени родной земли

Я клянусь,

что буду биться

До последнего врага.

Волчьей стае, нет,

не скрыться,

Буду бить наверняка.

В рукопашной схватке

буду

Духов предков

я достоин.

Арыстан я,

грозен всюду –

Армии Советский воин.

Я вернусь в аул с наградой,

Напою коня у речки.

Только вот

расправлюсь

с гадом,

Мне не страшен

вражий кречет.

IV

«И он вернулся к нам. Вернулся наш верный, боевой друг. Вернулся в рассказе, в песне. В неумирающей песне о мужестве, о величии советского человека».

Из сборника «От Алма-Аты до Берлина», 1945 год

– Эй, Джангалы мои, Джангалы,

Из ночной вы встаете мглы.

Вижу я в глубине родника –

Жизни прошлой плывут облака.

Над Уралом, я вижу, утес,

У которого в детстве я рос,

И с которого прыгал в Урал,

И целебные корни искал.

Джангалы мои, Джангалы,

Выбил надпись на кромке скалы:

Арыстан я, Ахмет-улы.

Видят надпись твои орлы,

Джангалы мои, Джангалы,

А-а-ай, Джангалы!

V

«Арыстан был в бою. Горстку храбрецов окружил батальон фашистов. Ни один из бойцов не дрогнул. Не отступил ни на шаг Арыстан. Он был тяжело ранен, но, пока в диске оставались патроны, его автомат сеял смерть в гитлеровских цепях. Фашисты пошли в атаку. В ответ им неслось страшное «Ура!» Но бойцы не поднимались. Они не могли подняться. Их было только 19 против батальона. Одиннадцать убитых и восемь тяжело раненых. «Ура» кричали раненые. У них уже не было патронов и иссякли силы. Но они не сдавались. Они ждали минуты, чтобы зубами вцепиться в горло врагу или ногтями вырвать ему глаза. Так поступают раненые степные орлы и барсы».

П. Н. Кузнецов,

«Неумирающая песня», 1942 год

Из девятнадцати солдат

Осталось восемь.

Не надо никаких наград,

Никто не просит.

Была бы Родина жива

Да семьи живы…

И, вслушиваясь в их слова,

Поникли ивы.

Их восемь раненых бойцов,

Не встать в окопе.

И – окружают степняков

Псы из Европы.

– Ур-а-а! – поможет клич отцов

И наших предков…

Их восемь раненых бойцов

У Н-отметки.

В неравной схватке – Аруах! –

Деды кричали.

И – убивали в себе страх

И тень печали.

Не знал, наверно, Нибелунг,

Не знали в Риме,

Что жив веками этот дух –

Неистребимый.

И, лежа там спина к спине,

В плен не сдавались.

– Ура! – неслось в сплошном огне,

Бойцы сражались.

VI

«Арыстан был взят в плен. Его допрашивали. Ему обещали жизнь. Он ответил немецкому офицеру:

– Для джигита продолжение жизни есть геройская смерть. Когда лает собака, джигит или убивает ее, или молчит.

Героя пытали долго и ухищренно. Ему отрезали ухо. Ему выбили зубы. Он вместе с кровью выплюнул их в пьяную морду изверга и крикнул:

– Батыры не сдаются и не умирают!

Он был еще жив, когда его, истерзанного сатанинскими пытками, кровавые жрецы свастики облили керосином и подожгли. Страшный костер Средневековья!»

П. Н. Кузнецов.

«Неумирающая песня», 1942 год

Сжигают заживо бойца,

Облив бензином.

Уходит в небо плоть отца

Зеленым дымом.

И, ярым пламенем дыша,

Над стаей волчьей

Бессмертная парит душа

Глубокой ночью.

Жить! – птицей,

облаком,

звездой,

Чтобы не меркла,

Во имя Родины одной

Восстав из пепла.

Какой ты нации,

солдат,

Сейчас не важно.

Ты – фронтовик,

по крови брат

Живых и павших.

За землю русскую ты пал,

И в слове – «русский»

Сыновний долг свой понимал

В бою под Курском.

И под Москвой, и под Орлом,

И у Смоленска,

И под воронежским холмом

В поселке Н-ском.

Во имя Родины одной,

Во имя жизни

Все стали нации стеной,

Крепя Отчизну.

Пал Арыстан Ахмет-улы,

Сын Казахстана…

Живет в ауле Джангалы

Дочь Арыстана.

VII

«Арыстан Ахметов, наш верный друг, товарищ, вернулся неумирающей песней. Слушай эту песню, родной Казахстан, слушай ее, привольная Джангалинская степь. Эта песня зовет на подвиги во имя нашей отчизны».

Из сборника «По путям-дорогам фронтовым».

1965 год

– Эй, Джангалы мои, Джангалы,

В степь вернулись не все орлы.

Стал конем жеребенок мой.

И, быть может, в июльский зной

К водопою ведет табун

Он под звуки печальных струн.

Степь раздольная, края нет.

В доме дочери вспыхнул свет.

Будет имя мое в ней жить,

Доброй памятью ей служить.

Аруана вдали плывет

И, быть может, мой прах найдет.

Буду облаком и звездой,

Прочитаю я в час ночной

Надпись,

что на краю скалы:

Арыстан я, Ахмет-улы.

Джангалы мои, Джангалы.

Станет взрослою дочь моя,

Станет щедрою степь моя,

Станет житницей Казахстан,

Это я говорю – Арыстан.

VIII

«Сегодня мы печатаем один из многочисленных фактов чудовищного зверства гитлеровских бешеных собак. Они захватили в плен 8 раненых красноармейцев-казахов и, после зверских пыток, заживо сожгли их в огне.

Среди погибших можно было распознать Аминова Утеу, Джубанова Сагибата, Ахметова Арыстана, Дюкешева Аймаша, Бекбулатова Джубана…»

«Отан ушин – за Родину», красноармейский листок,

3 октября 1942 года

Вдали от очага родного дома

Степные погибали сыновья.

И шла в аул бумага военкома.

Каракагаз – что острие копья.

Так были им слышны раскаты грома,

Что всполохи далекого огня

Доходят и сквозь время до меня

По карточкам семейного альбома.

И безымянных нет в стране курганов,

Все меньше с каждым годом ветеранов,

И – врезаны их имена в гранит.

И мальчик, что родился в утро мая,

Тропинкою бежит, не понимая,

Что память о войне и он хранит.

Эпилог

«…я не знаю, где похоронен мой отец».

«…помогите найти могилу брата».

«…мы, внуки, не знаем, где погиб наш дедушка».

«…вот уже пятьдесят с лишним лет жду возвращения сына с войны».

Из писем.

У кремлевской стены

спит

Неизвестный солдат.

Он чей-то отец,

чей-то муж,

чей-то сын,

чей-то брат.

И сквозь вечный огонь

я вижу,

как матери ждут,

И сквозь Вечный огонь

я вижу,

как вдовы бредут.

Рядом дети войны,

держа их за локоть,

идут.

Они в городе каждом,

в каждом районе

живут.

Они, дети войны,

старше

своих отцов,

Что пали в бою

неизвестной смертью

бойцов.

И – к сердцу Отчизны

друг друга

они провожают.

Где дед похоронен? –

Не знают.

Где отец похоронен? –

Не знают.

Где брат похоронен? –

Не знают.

Где сын похоронен? –

Не знают.

И – на ЭТУ могилу

Цветы родных мест

Возлагают.

Вечная память!

Вечная память!

Панфиловец

Казах прощается с конем.

Степь перед ним не виновата.

На западе страна объята

Всепоглощающим огнем.

Конь понимает ездока

Своими умными глазами.

Конь уши навострил,

Конь замер.

Вечерняя в степи тоска.

Скачи за горизонт,

мустанг!

В глуши пустынь

ты одичаешь.

Табунщик твой

уже встречает

С гранатою

фашистский танк.

И вспыхнет взрыв

в его глазах.

От горя ты ослепнешь,

лошадь…

Курантами помянет площадь:

Жизнь отдал за Москву казах!

Документальный экран

Вникаю в кадры…

Вот медаль

На станции отдав мальчишке,

В ночную вглядываясь даль,

Стоит солдат…

Вот пламя спички

В пропахших порохом руках,

Мерцает и в моих глазах.

И тлеет, тлеет папироса,

В ней пепел плана «Барбаросса»,

И струйкой дыма суть вопроса,

И огонек надежды в ней –

Сквозь горечь

пережитых дней.

Вагон.

Состав.

Вздох паровоза.

И песня скрашивает прозу:

– Друзья, купите папиросы,

Смотрите, ноги мои босы!..

Не раз был слышен тот куплет

На станциях моей Отчизны.

Вот – хроника военных лет.

Из киноленты брезжит свет,

Погибших возвращая к жизни.

Девятое мая

Он шел на зов песни,

звуки которой застали его при выходе из метро.

шел прямо, не сутулясь,

глядя невидящим взором поверх всего земного.

шел походкой обреченного, но гордого человека.

На нем не было пресловутых черных очков.

И только тоненькая трость выдавала в нем слепого.

Трость тревожно простукивала землю.

землю, покрытую бетоном.

Он остановился на краю мостовой,

выжидая,

когда по проспекту,

разделяющему его со сквером Большого театра,

пройдет бурный поток машин.

Но машины не проносились.

Было тихо и тревожно.

И только все яснее доносились звуки песни.

Песни, зовущей его.

И ветеран... пошел навстречу ей.

Постовой-регулировщик,

стоя лицом к машинам,

застыл по стойке «смирно»,

отдавая ветерану честь.

«Волги», «кадиллаки», «ягуары», «форды» –

все машины различных марок и цветов,

урча выхлопными газами,

еле сдерживали себя,

готовые в любой момент

сорваться с места.

В них сидели министры и начальники,

спешащие в главки и управления.

Послы и дипломаты,

везущие друг другу

в посольства

ноты недоразумений.

Решающие проблемы мира и войны,

подписывающие договоры о дружбе и

сотрудничестве.

Все флаги мира и государств,

пестревшие на флагштоках машин,

поникли

в знак уважения

перед

ветераном Второй мировой войны.

Тянулась минута вечности.

А человек шел.

Шел на зов песни.

Она уже гремела у колонн Большого театра.

«День Победы

Порохом пропах.

Это праздник

С сединою на висках.

Это радость

Со слезами на глазах».