Всем смертям назло
Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки,
Кто твоею кровью склеит
Двух столетий позвонки?
О. Мандельштам
Зейнель-Габдину Темиргалиеву – к восьмидесяти. Уже плохо видит, плохо слышит – даже с помощью слухового аппарата… Вытащил из портфеля самодельный альбомчик и медленно начал рассказывать историю своей жизни…
Познакомил нас знаменитый педагог области, к огромному сожалению скончавшийся несколько лет назад, Эдмунд Акопович Тер-Погосян: «Вы просили кандидатуру человека, на судьбе которого в полную силу отразился наш ХХ век? Думаю, это подходящая кандидатура. Мы с ним знаем друг друга по обществу жертв политических репрессий».
…Порою смотришь сериалы и думаешь: ну и накрутили же их авторы! Не бывает такого в жизни! Жизнь Зеке так закручена, что не снилось даже самому «продвинутому» сценаристу сериалов. Только вот не будет никогда этот сериал поставлен. Мы, зрители, любим сериалы со счастливым концом, а через жизнь этого человека – Зейнель-Габдин-ата – наш ХХ век буквально переехал, не оставив на нем живого места.
Он сам говорит: «Все несчастья, которые могут выпасть на долю человека, достались мне». Ему выпало страдать за все человечество…
…Я представляю, с какой любовью Зеке оформлял этот свой альбомчик. Здесь старые фотографии, вырезки из газет, в том числе его собственные статьи, текст – на казахском и русском языках. История Великой Отечественной войны. История века, страны. История одного человека… Какой бы она ни была, это его жизнь, другой не будет.
…В 1928 году, когда мальчику исполнилось всего 4 года, был раскулачен и репрессирован его отец. Забрали все. Из Каркаралинского района Карагандинской области семья попала в Узбекистан. Было это поздней осенью. Младший братишка умер от простуды. Не надолго пережила младшего сына мать. Она скончалась, когда Зейнель-Габдину было всего 8 лет… А в 1937 году забрали всех родственников по линии матери.
Но несмотря на все эти катаклизмы, Зейнель-Габдин рос патриотом своей родины. Он верил: правительство не может поступать несправедливо. Раз отца репрессировали, значит, он действительно враг народа. И в 1941 году – ему еще не исполнилось 18 лет – он пришел в военкомат, стал проситься на фронт. Повезло ему лишь на третий раз. Над ним «сжалились». «Раз этот парень хочет на фронт, его надо отпустить».
В первые дни войны положение на фронте, как мы знаем, было очень тяжелым. Вместе со своими товарищами Зейнель-Габдин-ата участвовал в Сталинградской битве, затем его воинскую часть перебросили на Курскую дугу. Там он был контужен и в июле 1943 года, будучи без сознания, попал в плен…
– В 41-42 годах немцы пленных расстреливали. После Сталинградской битвы у них появился какой-то гуманизм, и нас отправили в плен, в Харьков. К моему счастью, там оказалось два врача – один русский, другой казах, они меня вылечили. Организовали в лагере что-то вроде госпиталя, крупно написали на доме «тиф», чтобы немцы близко не подходили. Через три недели я мог ходить. Потом перевели на общий режим…
Пешим строем их повели на запад, в Белоруссию. Несколько человек, в том числе Зейнель-Габдин, пытались бежать. Наткнулись на немецкий гарнизон. В наказание каждого 10-го мятежника решили расстрелять. И здесь Зеке повезло, один раз в очереди на расстрел оказался восьмым, другой раз – седьмым. Семь человек расстреляли на его глазах.
Потом бунтарей отправили в Бухенвальд.
– Этот лагерь – фабрика смерти, – сказал он. – Страшно рассказывать о том, как людей там умертвляли в газовых камерах. Я видел конвейер из трупов. Там проводили страшные эксперименты. Выяснили, например, что женская кожа крепче, чем мужская. Именно из нее делали дамские перчатки, сумки. Кости приспосабливали к медным трубам… Да что говорить, об этом уже столько написано…
Он выжил в Бухенвальде, что удалось не многим. И если бы он, девятнадцатилетний парень, знал тогда, что это далеко не конец всем его жизненным испытаниям! Потом пленных отправили в Берлин – очищать дороги после бомбежки англичан. Затем – в Белоруссию, в Чехословакию, на лесозаготовки. Оттуда удалось сбежать к чехословацким партизанам. В общей сложности в плену Зейнель-Габдин провел полтора года, из них 7 месяцев – в Бухенвальде.
11 мая в Чехословакии З.-Г. Темиргалиев закончил войну. Сначала воевал в партизанском отряде, потом, когда эта территория была освобождена нашими регулярными войсками, – на 4-м Украинском фронте. Кстати, начальником полит-отдела там был Л. И. Брежнев. Два раза Зейнель-Габдин-ата был ранен, дважды получал чехословацкие правительственные награды.
…Я помню, как в детстве зачитывалась уже забытой пьесой Сергея Михалкова «Я хочу домой». О детях и взрослых, которые оказались в фашистском плену, на работах в Германии, и которых «пугали»: не надо возвращаться домой, вы там попадете в лагерь. Может, относительно детей это и было верно, но в альбоме ветерана я нашла приказ за подписью наркома обороны от 16 августа 1941 года, согласно которому ни один советский солдат не имеет права попадать в плен, а в случае пленения все его родные и близкие подлежат немедленной репрессии. (Заметьте, не только сам воин, но даже родные и близкие.)
В мае 1947 года 23-летний Зейнель-Габдин, мобилизовавшись из армии, приехал в Алма-Ату. В этом городе с семьей жила его единственная сестра. Уже в октябре 1947 года его арестовали, обвинив в измене родине.
«Вся страна от малого до старого ждет и требует одного: изменников и шпионов, предавших врагу Родину, расстрелять, как поганых псов, давить проклятую гадину, взбесившихся собак, я требую расстрелять всех до единого», – говорил в своих выступлениях прокурор Вышинский.
На допросе происходил примерно такой диалог:
– Почему ты сам себя не убил, попал в плен?
– Я был без сознания.
– А чем занимался в Германии?
– Работал.
– Ах ты, сукин сын, ты помогал немцам, а значит, изменил родине!
Дело усугублялось тем, что в плену вместе с Зейнель-Габдином были еще два казаха, которые после окончания войны перешли к американцам и на родину не вернулись. Ему говорили: «Те два – шпионы, а ты по сговору с ними собираешь здесь сведения». Каким только пыткам ни подвергали его в подвалах НКВД! Били по пальцам, заставляли сидеть без движения, после чего человек сваливался без сознания – это страшнее голода, обливали холодной водой.
Но не все были безжалостными негодяями. В НКВД работала молодая женщина, врач, которая, чем могла, помогала ему. «Подлецы, душегубы, он же умрет!» – возмущалась она. После очередной пытки Зейнель-Габдин, не глядя, подписал все, что ему сказали. Ему дали 25 лет.
– Приехали мы в Магадан. Там нас погрузили на пароход, в трюм. 3500 человек. Лежали там как селедки. Шел 1948 год. Зима была страшная. Потом 7 суток ехали на пароме. Люди как мухи падали и умирали. Не хватало воздуха. Приехали на Колыму, к Белой горе, на золотые и урановые прииски. В первый год половина людей вымерла. До сих пор помню местный фольклор. «Колыма – цветущий край: 12 месяцев зимы, остальное лето». «Тайга – закон. Медведь – прокурор». Там у нас были только номера: на голове, на спине, на груди. Было страшно морально. Представьте, утром и вечером конвоир докладывает: «Привел столько-то изменников родины!» Наш лагерь назывался Озерлаг. Думаете, потому что там озеро было? Нет, это расшифровывалось так: особый закрытый режимный лагерь. Я не могу больше об этом рассказывать…
В 1956 году заключенных, истощенных, к физическому труду непригодных, перевезли в Омск. Тогда же вышел Указ Верховного Совета об амнистии.
…Когда З.-Г. Темиргалиева освободили, он сначала приехал в Алма-Ату к зятю. Затем двоюродный брат позвал его в Семипалатинск. В Аягузе женился на учительнице математики. Родили четверых детей. Переехали в Саркандский район тогда Талды-Курганской области, потом жили в Узун-Агаче, потом – снова в Аягузе… Специальность получить не удалось. Самоучкой выучился на строителя, работал на стройках… Эхо войны, плена всю жизнь отзывалось на его судьбе. Медаль «За отвагу» за участие в Сталинградской битве «догнала» его только в 1961 году.
Когда, наконец-то, наша страна вспомнила о своих ветеранах, начала как-то помогать им, фронтовиком его долго не признавали. Только в 1980 году Джамбулский райвоенком Алма-Атинской области вручает ему удостоверение участника Великой Отечественной войны.
В 1985 году военком Тескескенского района Семипалатинской области майор М-в под предлогом того, что хочет его представить к награде в связи с сорокалетием окончания войны, вновь отбирает его. Вот что военком пишет по этому поводу в вышестоящую инстанцию: «…участником его не считаю, на что он, начиная с 1985 года, стал писать на меня жалобы во все инстанции. Поэтому прошу вас разъяснить мне, учитывая все его отрицательные и положительные стороны, куда его отнести, а также положено ли ему удостоверение участника Великой Отечественной войны или не положено. Заслужил ли он медаль «За отвагу»?»
– Вот этот сукин сын лишил меня ордена Великой Отечественной войны. Дурацкий вопрос: заслужил ли я медаль «За отвагу»? Намекал, чтобы я дал ему взятку. А ведь ордена у него получали и те, что в войне не участвовал. А я свою медаль завоевал кровью.
…Вот и сейчас ветеран привычно вытаскивает все справки.
– Эта – из Чехословакии: о том, что воевал в чехословацком отряде, был ранен, правда, написана она на чешском языке. Что я действительно был в партизанском отряде, вот эта – Министерства обороны Республики Казахстан, что был ранен. «Ранение гражданина Темиргалиева – огнестрельное верхней трети правого бедра, наружной лодыжки, правой голени получено при защите СССР…»
…Я листаю альбом Зеке. Вот он еще совсем молодой, с женой. Вот его портреты на двадцатилетие, тридцатилетие и, наконец, пятидесятилетие Победы.
Здесь же много вырезок из газет с портретами генералиссимуса Сталина, полководцев времен Великой Отечественной. Стихи, песни о войне. «Ведет нас к победе наш Сталин родной. Вперед же, друзья, на решительный бой!» А вот Трумэн, Черчилль… Снимки из Бухенвальда. Фотографии Героев Советского Союза, среди них – Алия Молдагулова…
Я понимаю и не понимаю автора этого альбома, человека, которого ХХ век буквально переехал… Ведь именно благодаря многим «героям» из его альбома жизнь его сложилась так трагически. И тем не менее это была его жизнь, другой ему не дано.
Зейнель-Габдин-ата не сетует на жизнь, он терпеливо ее «перелистывает», опуская совсем страшные страницы, и думает только об одном – как сделать терпимой жизнь сегодняшнюю…
Когда он уходил, из альбома его выпал листочек со словами песни «Бухенвальдский набат».
– Возьмите, может, вам пригодится… – сказал он
| 
