Махсутбек Хабиев. Как мы пускали дым в глаза немцев

До войны я учился в КазГУ, на первом курсе историко-филологического факультета, на казахском отделении. Приехал в Алма-Ату из далекого аула Семипалатинской области, русский язык знал сначала плохо, но среди русскоговорящих ровесников быстро этот язык осваивал.

Когда началась война, я сразу же написал заявление, чтобы меня направили на фронт, но, как многие мои сокурсники, сначала попал на учебу. Военно-химическое училище, куда меня зачислили, располагалось в Калинине, но к городу все ближе и ближе подходили немцы, над ним каждый день летали самолеты-разведчики, и наше училище перевели на Урал, в шахтерский город Кизил Пермской, а тогда Молотовской области. С нами, помню, еще учились монгольские солдаты.

После 10 месяцев учебы, в мае 1942 года, нас отправили на Северо-Западный фронт. Таким образом, я, в звании младшего лейтенанта, оказался командиром взвода химической защиты полка. Во взводе моем были люди разных национальностей: татары, русские, украинцы – всего 36 человек. Мне исполнилось тогда всего 18 лет, но у нас была военная дисциплина, и меня все слушали. Наш особый взвод готовили на случай химической войны. К счастью, особо развернуться нам не пришлось, но когда было туго, мы воевали вместе с пехотой. Задачей нашего взвода после ухода немцев было искать отравляющие вещества, которые они оставляли после себя, закапывать их в землю. Все время работали на наблюдательном пункте: определяли направление ветра, узнавали чистоту воздуха.

Трудная это задача – рассказывать о войне, поэтому я хочу сейчас рассказать об эпизодах, которые особенно ярко запечатлелись в моей памяти.

…Это было в Псковской области в селе Белая церковь. Стояла зима. Окопы копать было невозможно, поэтому мы сооружали снежные окопы и для твердости поливали их водой. Пули от наших окопов отскакивали рикошетом. Напротив нас стояла эсэсовская дивизия «Мертвая голова» – черное обмундирование, на рукавах – черепа. Командир полка приказал достать «языка».

И вот немцев мы решили обхитрить. Мы – 12 человек – закопались в снег, у каждого было по 1000 дымовых шашек, и ждали сигнала – красную ракету, чтобы эти шашки зажигать. И вот ракета взлетела, на врага пошел наш белый густой дым, и наши разведчики при поддержке артиллерии начали действовать. В результате им удалось взять пять немцев.

Немцам, понятно, это все не нравилось, и они решили разобраться: что это за дым русские пускают, отправили самолет разведывать ситуацию. И вот мы лежим в снегу, а над нами летает немецкий самолет. Затем он снижается и начинает нас обстреливать из крупнокалиберного пулемета.

Многие из нас, и я в том числе, подумали, что это конец. Под обстрелом крупнокалиберного пулемета лежать было страшно. Но что делать? Мы замаскировались и тихо лежали в снегу. Если бы сдали нервы и кто-то из бойцов поднялся, побежал, он бы неминуемо погиб…

А потом самолет ушел. Этот день я запомнил на всю жизнь. Тогда только в одного человека – он стоял на охране – попал осколок, остальные спаслись.

Не забуду и другой эпизод. Мы стояли в обороне, нейтральная зона была от нас в 130 метрах, и нам надо было подойти поближе. Немцы и мы вели себя спокойно, изредка только раздавались звуки пулемета. Ночью мы в лесу, где находились, строили дзот, это, кто не знает, долговременная земляная огневая точка. За три-четыре дня строительство дзота закончили, а кругом трава, видимость неважная. Вот я и послал одного солдата с серпом срезать траву. Он был высокого роста, свою работу выполнил, но в конце концов немцы его все же взяли в плен, обрадовались, наверное: сам пришел.

Помню, нам был дан приказ: форсировать реку Великая в Псковской области. Надо было наступать на врага. Подтянулись войска и из других частей. Для начала саперный батальон установил понтонный мост, по которому должны были перейти реку наши танки и пехота. Перед наступлением нам дали сухой паек: маленькие сумочки, в которых находились хлеб, сахар, сало. Само собою, каждый получил 100 граммов фронтовых. У нас в полку было три батальона. Мы сконцентрировали все дальнобойные орудия: гаубицы, «Катюши» подтянули. Сначала провели артиллерийскую подготовку. Три часа стоял дым. Потом вышли на реку Великая в последнее наступление. Тогда очень много противника полегло. Там был бугор – его называли Верблюжья гора, и мы шли в атаку через эту гору километров 15 без остановки. К вечеру установилось затишье, и тут мы почувствовали, как устали. На следующий день нас перевели в другое место, дали отдохнуть.

…Был у нас один разведчик. Лет ему было примерно 30, но нам, 18-19-летним, он казался стариком. Звали его Уахап Коржунбаев. Человек он был боевой, смелый. Его отправляли на особо ответственные задания, особенно часто он охотился на офицеров. Порою ему приходилось всю ночь прятаться в воде, дышать через камышинку. На рассвете кто-то из немцев выйдет к воде, он тут же его ловит, в рот – кляп, и приводит в штаб «языка». Словом, подходил к своей работе разведчика творчески.

Уахап, помню, плохо говорил по-русски и все время горевал: как дом, семья? В конце концов даже написал письмо Ворошилову. Хочу, мол, съездить к себе на родину, в Семипалатинскую область. Ему разрешили, дали 15 дней. А шел тогда 1943 год, и дома все голодали. Жена, дети маленькие. Вернувшись, Уахап нам рассказал, что его жена ходит в шубе без белья, и он еле выпросил в колхозе 8 килограммов пшеницы. Храбрый разведчик, вся грудь в орденах, рассказывая о доме, плакал...

Потом наши пути разошлись. Я попал в другую часть. Работал начальником химической службы саперного батальона, химической службы связи, а его уже после войны искал через областную семипалатинскую газету, ответа никакого не получил.

На войне я, наверное, был везунчиком – ни разу не был ранен. В связи с этим вспоминается такой эпизод.

На наблюдательном пункте (НП) от нас все время дежурили два человека. Как-то находились Суздальцев и Матвеев – хорошие ребята были, и я решил к ним подойти. Пошли с товарищем и вдруг заметили, что в нас стреляют.

Товарищ мне говорит: «Это снайперы, нас заметили, пойдем обратно». Но я все же решил к ним идти. Кругом кустарник, трава высокая. Я лег и пополз по-пластунски, при этом старался изворачиваться: то налево ползу, то направо. Шесть раз в меня стреляли и не попали. А я ведь тогда знал, что снайперы редко бьют мимо цели, что на прицеле снайперской винтовки есть оптический прибор. Потом, когда вышел из этой передряги живым, спросил у наших снайперов, как получилось, что я остался жив и даже не был ранен? Скорее всего, ответили они, тебе повезло, и в тебя стрелял не настоящий снайпер.

…Я удивлялся: у нас в ауле машина чуть походит и останавливается – неисправна. А на фронте машины-полуторки не ломаются! А потом узнал, что машины на фронт прямо с завода приходили, новенькие.

Пока мы шли до нашей границы, было очень тяжело. Помню, заболел, меня отправляли в госпиталь лечиться, но я отказался. Говорю: с 1942 года воюю, как же я могу уйти в госпиталь на операцию? Не уйду, пока не перейду границу и не увижу сдавшихся немцев. И я сдержал свое слово. Дождался массового отступления немцев.

В войну я прошел Литву, Латвию, Белоруссию, Польшу – был в Гдыне, в Гданьске. Закончил войну старшим лейтенантом в Германии, на реке Одер в городе Штольпе, в 120 километрах от Берлина. Я тогда уже был начальником химической службы батальона. Помню, как мы через приемник слушали переговоры Черчилля, Сталина…

Меня иногда спрашивают: как же ты не дошел до Берлина? Я говорю: если бы мы все пошли на Берлин, кто бы остальные взятые рубежи охранял?

После войны университет я так и не окончил, заболел, учиться не мог. Работал на культурном поприще, как говорится: инспектором районного отдела культуры, директором Дома культуры, заведующим автоклубом, жена всю жизнь проработала библиотекарем. В Узынагаше живу с 1949 года.

Мои главные военные награды – ордена Красной Звезды и Отечественной войны 2-й степени. Есть медаль «За взятие Кенигсберга».

Сейчас остались вдвоем с женой. Сын умер, а дочь Дарья закончила хлебопекарное отделение техникума и по распределению попала в Туркмению. Так там и осталась. Вышла замуж за туркмена, два сына у нее. Хотят к нам приехать в гости.

Одно время переписывались с другом из Саратовской области – вместе с ним оканчивали училище и с одним туркменом, с которым вместе воевали. Помню еще, что у него жена была русская. Потом узнал, что он умер.

Живем мы сейчас, в общем, неплохо. К ветеранам у нас относятся уважительно, каждый год 9 Мая чествуют, помогают деньгами, угощают, устраивают встречи. К сожалению, нас остается все меньше и меньше.

Я рад, что Казахстан стал теперь независимым, но, вспоминая войну, я думаю о том, как люди разных национальностей вместе воевали, дружили, защищали свою Родину.