Василий Сагунов.

Наша 2-я отдельная артиллерийская бригада Войска Польского участвовала в боях при форсировании реки Днепр, освобождала белорусские города Гродно, Ровно, Слуцк, Ковель, узников концлагерей Майданек и Освенцим, столицу Польши Варшаву, а также города Лодзь, Познань, Торунь, Колобжег. Брали мы и Берлин.

Я прошел боевой путь от города Калач в междуречье Волга-Дон до реки Одер. Полтора года боролся за жизнь в польских и советских госпиталях.

Вспоминается такой случай. Шел 1945 год. 2-й Белорусский фронт уже прорвал блокаду Ленинграда, разгромил немецкие войска в Эстонии, Латвии и Литве, блокировал портовые города Кенигсберг, Гданьск и Гдыню, очистил от немцев город Колобжег.

Когда мы устремились на город Щецин, наши тылы отстали.

Этим воспользовалось немецкое командование: с моря был высажен крупный десант, и немцы вновь овладели городом Колобжег. Одновременно из окружения портовых городов вышла часть немецких войск. По лесам Померании немцы стремились соединиться со своим десантом, отрезать тылы 1-го Белорусского фронта и задержать наступление Красной Армии.

Тогда командование на марше, выделив одну пехотную дивизию и 9-й гаубичный полк из 2-й отдельной артбригады, срочно направило эти подразделения на север в Померанию. Задача: задержать и уничтожить немецкие войска, вышедшие из окружения.

В лесном селе к востоку от Колобжега и завязался на исходе дня ночной бой с немцами. Подразделения пехоты с ходу овладели окраиной села. Артиллерия развернула орудия на опушке леса.

Командир полка направил меня и поручика И. Новикова связными разведчиками в пехоту для корректировки огня и подготовки разведданных огневых точек противника. Темнело быстро. И вот пока мы перебежками, а порой по-пластунски преодолевали открытую местность луга до первых домов, стало уже очень темно. Назвав пароль и получив ответ часового, вышедшего из дома, доложили, кто мы и кто нам нужен. А нужен нам был командир полка. Мы должны были получить от него задание-указание, где удобнее организовать НП и наладить телефонную связь с командиром 9-го ГАП.

Первым задание получил И. Н. Новиков, вместе со связистом ушел в темноту ночи. Меня направили во 2-й батальон.

…Ночь была так темна, что ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. Через 10-15 минут мы увидели на мощенной булыжником дороге поваленное дерево и вблизи него – 45-миллиметровую пушку без расчета. Пройдя после встречи с пушкой 100-150 м и присев на корточки, в 20-30 метрах от себя я увидел силуэт, как мне показалось, часового. Назвал пароль, и в ответ мне раздался… выстрел, пуля обожгла бок. Мы со связистом кинулись через кювет в придорожные кусты… Из дома выбежали немцы и начали расстреливать кусты, в которые мы только что прыгнули.

Оказывается, пушка, которую мы только что обошли, была нашей, но ее расчет зашел погреться в дом, который мы не увидели за деревьями. Мы же прошли «нейтральную» полосу и приблизились к дому, занятому немцами и их часовым.

Перестрелка длилась 10-15 минут вслепую, «на огонек», а мы по кювету бесшумно ползли к своим. Наконец стали различать поваленное дерево, силуэт пушки и тени людей. Я негромко назвал пароль, и, о счастье, получил правильный ответ. Нас взяли под конвой, отобрали оружие и повели к командиру батальона, в дом, что был за деревьями вблизи. Это был командир того самого 2-го батальона, артиллерия которого должна была поддерживать огнем. Познакомились. Нас ждали. Я в свою очередь кратко рассказал, как мы чуть не попали к немцам.

Были усилены посты охраны, до рассвета мы не спали. Рано на рассвете разведка полка и мы двое скрытно подошли к дому, где были немцы, но их там уже и след простыл. Видимо, они использовали темную ночь для того, чтобы оторваться от нас, оставив небольшой арьергард для прикрытия. С рассветом мы их быстро ликвидировали, но основные силы немцев успели соединиться в Колобжеге с десантными войсками.

Ночной бой был 6 марта, а 7-8 марта наши войска маршем преодолели 40 км до г. Колобжега, уничтожив при этом два небольших отряда немцев численностью до одного батальона на лесном хуторе – поместье баронессы. В плен было взято до 40 человек и боевая техника: автомашины, минометная батарея с комплектом мин, санитарные и легковые машины, продовольствие и обмундирование. Видимо, это была их тыловая часть, а в доме баронессы располагался госпиталь.

8 марта мы заняли северо-восточные окраины Колобжега, район железнодорожной станции и железнодорожное депо.

Под составами наша пехота быстро вырыла окопы, так как впереди, в 300-400 м, а также поперек привокзальных путей во весь профиль пролегли окопы немецкой обороны. А за прилегающими пристанционными зданиями и жилыми домами мы ночью засекли залпы двух тяжелых артиллерийских и трех минометных батарей.

Более двух недель шли тяжелые уличные бои за каждый дом, каждую улицу. Особенно упорно немцы оборонялись в районе железнодорожной станции и северной портовой части города. Немецкие корабли с мощными орудиями большого калибра постоянно обстреливали восточную часть города, занятую нашими войсками. Между нашей и немецкой артиллерией шла интенсивная перестрелка. Двое суток наша пехота не могла продвинуться с места: перекрестный пулеметный и минометный огонь немцев не давал возможности подняться в атаку.

...Подошел резерв в 20-25 человек (взвод полковой разведки) – молодые бойцы-поляки во главе с поручиком. Я предложил свой план атаки, и поручик, к моему удивлению, женским голосом спросил меня: «А вы, артиллеристы, пойдете с нами?»

Мы, конечно, согласились, нам дали ручной пулемет и его расчет. Задуманный план атаки удался, но был ранен в ногу мой друг Новиков. Когда мы стали выходить из боя, навстречу нам с криками «ура!» неслись бойцы всего батальона. А возле паровоза лежала поручик – командир взвода полковой разведки, храбрая полька, насмерть сраженная пулей.

Это было началом успешного наступления не только на железнодорожном участке, но и по всему городу.

Бой за освобождение Колобжега длился еще семь дней и ночей. Уличные бои шли беспрерывно. А на рассвете 23 марта 1945 г. уцелевшие немцы, бросив всю технику, прижатые к порту, на катерах и мелких судах торопливо уплывали к крупным транспортным судам и военным кораблям, которые стояли на рейде в открытом море. В плен сдались тогда более 5 тысяч немецких солдат, было брошено много боеприпасов, автомашин, орудий.

• эти бои меня наградили польским крестом «Виртути Милитари», мне было присвоено звание капитана. Новикова с переломом ноги мы отправили в госпиталь, он также был награжден этим крестом, а наши связисты-разведчики – медалями «Грюнвальда». Командир взвода полковой разведки – девушка-поручик Войска Польского посмертно была награждена крестом «Виртути Милитари» 1-й степени и получила звание национального героя Польши.

В начале апреля 1945 года после операции по освобождению портового города Колобжега 9-й гаубичный артполк возвратился на правобережье реки Одер на позиции 2-й отдельной артбригады Войска Польского. Огневые средства полка окопались на окраине леса у высокого берега. Командир полка приказал мне организовать наблюдательный пункт для отработки целей противника на большом острове-плацдарме.

До рассвета мы выбрали один из брошенных домов для НП.

12 апреля рано утром комбриг мне позвонил, приказал отключить все телефоны с НП и явиться к нему со всеми разведданными за последние 3-4 дня. Я понял, что скоро начнется наше наступление на Берлин.

Когда на исходе дня 13 апреля вернулся на НП, увидел: в сарае (НП) установлена вторая стереотруба командира дивизиона 76-миллиметровых пушек гвардии капитана Г. И. Петухова. Мы были знакомы – вместе лечились в госпитале после первого ранения. В доме, который я занимал, разместился штаб дивизии. Мои телефонисты остались вместе с телефонистами дивизии. Только мы с Петуховым на радостях от нежданной встречи обнялись, раздался страшный взрыв, все померкло. В сознание я пришел лишь на паромной переправе: с десяток или более раненых, в том числе я и Геннадий Петухов, лежали в кузове машины.

Оказалось, санитары, что были при штабе, после бомбежки сделали нам первые перевязки и отправили в полевой госпиталь в лесу, который располагался в больших палатках километрах в пяти от правого берега реки Одер – там были армейские тылы.

Лечился я долго, до июня 1946 года. А в июне 1945 года родители, которые жили в далеком казахстанском селе Холмогоровка, получили на меня похоронку. Только спустя 30 лет, в 1975-м, когда я уже был доктором наук, профессором, через своего однополчанина капитана Владимира Митрофановича Шарова – он проживал в городе Ефремов Тульской области – я узнал всю эту историю.

В Брянске живет наш однополчанин, бывший начальник штаба дивизиона Борис Пластин, который после той бомбежки, где я был тяжело ранен и контужен, участвовал «в моих похоронах». Тогда одна авиабомба прямым попаданием в НП накрыла сарай, а две другие – дом, в котором располагался штаб пехотной дивизии. Дом рухнул и всех завалило заживо. Убитых было много, много изуродованных до неузнаваемости тел. Опознали двух моих разведчиков и моего ординарца Казимира – с оторванной головой. Там же обнаружили мою конфедератку и в ней – мой личный номер. Всех похоронили в одной братской могиле. На месте гибели поставили на холмике временный обелиск с фамильным списком, а на тумбе написали: «Они погибли в бою за Родину».