Владимир Гуцалюк

24. 07. 1921г. – 01. 08. 2000 г.

Я родился 24 июля 1921 года в городе Алма-Ате. Учился в средней школе № 39, в марте 1938-го вступил в члены ВЛКСМ, а после окончания школы решил посвятить себя военной службе. Уехал в город Севастополь и 22 июля 1939 года был зачислен курсантом Черноморского военно-морского училища.

В первый день войны, 22 июня 1941 года, я находился в городе Севастополе. В это время мы проходили практику на катерах в открытом море и о начале войны еще не знали. Но когда днем 22 июня возвратились в Севастополь, город и порт имели уже значительные повреждения от бомбежек немецкой авиации.

Внезапным массированным налетом авиации немцы рассчитывали уничтожить весь Черноморский флот, базировавшийся в Севастопольской бухте, прямо на рейде. С появлением первых немецких самолетов все корабли и береговые батареи вокруг Севастополя, не ожидая приказа свыше, открыли ураганный заградительный огонь, и только единичным самолетам удалось прорваться к городу. И это стало системой во все последующее время. Тогда мы еще не могли знать, что война примет ожесточенный и затяжной характер. Немцы свои ежедневные налеты совершали, как правило, ночами, под утро, но всегда встречали решительный отпор нашей зенитной артиллерии. В последующие годы войны на фронтах мне не пришлось видеть такого моря огня, какое было в подобные моменты в Севастополе. Как во время землетрясения или извержения вулканов, все вокруг сотрясалось, гудело и грохотало от бомбежек и артиллерийской канонады.

Немцы стремились с самолетов минировать бухту и подходы к ней в открытом море. Для этого они на парашютах сбрасывали большие магнитные мины высотой 2 метра и в поперечнике 1 метр. Такая мина со специальной тележкой – якорем и тросом – автоматически устанавливалась под водой на определенной глубине. Когда корабль проходил над такой миной, она притягивалась к металлическому корпусу корабля и взрывала его. От взрыва магнитной мины поднималась вверх струя воды высотой до 100 метров. Первое время не могли найти методов борьбы с этими минами, и много боевых транспортных единиц флота подорвалось на минах и затонуло. Уцелевший личный состав затонувших кораблей обычно направлялся в морскую пехоту на защиту города Одессы.

Вскоре был найден простой метод борьбы с минами. Из других портовых городов Черноморского побережья в Севастополь стали прибывать различные мелкие деревянные суда, которые использовались в качестве тральщиков для обезвреживания магнитных мин . К каждому такому суденышку на длинных тросах прикреплялись по две больших плавучих (на плоту) электромагнитных катушки. Мины притягивались к этим катушкам и взрывались вместе с ними. Указанные тральщики без отдыха, круглосуточно, по определенной сетке бороздили все окрестные бухты и подходы к ним. Всюду только и слышны были взрывы обезвреженных мин. Люди на этих деревянных шаландах проводили огромную работу по спасению флота. Шла непрерывная титаническая работа с минными полями. Немцы каждую ночь с воздуха минировали воду, тральщики тут же расчищали ее от мин. Боевые корабли флота ежедневно поочередно уходили из Севастополя на боевые операции. До открытого моря или по возвращении боевых кораблей в бухту после выполнения задания их всегда спереди сопровождала группа деревянных тральщиков.

Ритмичность занятий в училище нарушалась. Нас часто использовали для вылавливания диверсантов, светорадиосигнальщиков, которые оказались в Севастополе и его окрестностях еще задолго до начала войны. Они-то и наводили немецкие самолеты на нужные объекты.

Примерно через полтора месяца после начала войны немецкие армии подошли уже к Крыму. Наше Черноморское училище было перебазировано в город Ростов-на-Дону, где вскоре возобновились теоретические занятия. Но ненадолго! Уже в октябре 1941 года по приказу Верховного Главнокомандующего весь курсантский состав нашего училища направлялся воевать в морскую пехоту по различным фронтам Великой Отечественной войны.

…После освобождения Одессы, к маю 1944 года, мы повернули на Кишинев. На Кишиневском направлении одна из армий фронта форсировала Днестр, заняла на западном берегу приличный плацдарм и навела понтонный мост. Наша 8-я Гвардейская Армия сменила ее на плацдарме.

На плацдарм успела переправиться собственно только пехота, заняв окопы да полковые штабы. Все остальные штабы и техника оставались на восточном берегу. У командования тогда была полная неясность о расположении наших подразделений и системе нашей и немецкой обороны. В одном из полков нашей дивизии в это время убило помощника начальника штаба полка, и меня назначили на его место.

9 мая 1944 года, к вечеру, я разыскал штаб полка, и начальник штаба с ходу, на ночь, направил меня в боевые подразделения с тем, чтобы с утра я мог разобраться и нанести на карту систему обороны полка и основные точки противника. Вместе со связным мы прибыли в окопы переднего края и стали дожидаться утра. Немцы, воспользовавшись сложившейся ситуацией и, видимо, заранее подтянув резервы и технику, попытались устроить нашей армии ответный «Сталинград». И это в какой-то степени им удалось.

Глубокой ночью танками и самоходками немцы окружили нас кольцом и начался разгром. Наши солдаты побежали, началась паника и хаос, связь нарушилась, подразделения перемешались, некому и некем стало управлять в кромешной темноте. Здесь я впервые увидел, что такое животный страх у людей во время паники. Часть солдат уходит перебежками, отстреливаясь. Вся остальная масса просто бежит неизвестно куда, лишь бы подальше от огня и смерти, но этим быстро находят себе ее.

За прошедшие три года войны мне везло, меня ни разу не царапнуло. И на этот раз у меня было убеждение, что меня не должны зацепить осколком, хотя вокруг все клокотало от взрывов. Тут уж такое дело: доживу до конца войны – мое счастье. Не доживу – на то и война. Но я все же надеялся дождаться конца войны, того счастливого для всех дня, когда наступит крах немецкому фашизму. Потом я твердо усвоил: если начнешь метаться как овца, то обязательно погибнешь. Потому я не упал не землю, не побежал, а продолжал идти. На этот раз мне тоже повезло. Один снаряд упал прямо под ноги, но не взорвался. Доложив на НП о ходе боя, я снова возвратился к полевому телефону. Сидел за телефоном на открытом месте, разговаривал с подразделением.

Через полчаса – снова массированный артиллерийский обстрел немцев. Я оказался в эпицентре обстрела. Все, кто был на поверхности, попрятались в траншеи, а мне нельзя было уходить от телефона. Надо было выяснить обстановку в порядках подразделений. Лежа, я продолжал выполнять свою задачу. В том месте, где я находился, попытался восстановить порядок. Ко мне присоединились еще какие-то офицеры. Сколотили мы группу человек 100-150 и заняли оборону в траншее. Продержались до утра 10 мая. С рассветом окончательно стало ясно, что единого целого и управляемого нет. Сопротивление еще оказывали единичные разрозненные группы вроде нашей, но и те ликвидировались поочередно. В нашей группе кончились патроны, немцы стали нас забрасывать гранатами, прицельно уничтожать огнем. Тут уже и мне не повезло. Я был ранен в левую руку ниже локтя. Пулей раздробило обе кости. Какой-то солдат затянул меня в одиночный окоп и наспех перевязал руку индивидуальным пакетом. Из нашей группы в живых осталось несколько десятков человек. Все они выскочили из траншей и побежали. Я сделал попытку выбраться из окопа, но тут же был ранен в голову и свалился без сознания на дно окопа. Потерял много крови. Очнулся – кругом тишина, слышна только немецкая лающая речь.

Еще несколько раз я терял сознание и приходил в себя. Думалось, что с наступлением ночи уползу куда-нибудь, если хватит сил. Но во второй половине дня 10 мая меня подобрали немецкие связисты.

Так я попал в плен. Никогда я не видел столько трупов, как после этого боя. Много погибло наших солдат, но особенно много было трупов немецких солдат.

С большой группой наших раненых солдат и офицеров меня вывезли в восточную часть Германии, в концентрационный лагерь. Здесь мне, молодому человеку, помогла жизненная политическая закалка, полученная в училище. В лагере я связался с представителями подпольного центра, тоже нашими советскими офицерами. Они, как могли, помогли мне по медицинской части и с питанием. Эта помощь была для меня великой. Ведь немцы кормили в расчете на истощение – 200 граммов хлеба, несколько картофелин, суп из вареной крапивы. Как только я попал в плен, в первый же день встретился с Григорием Шутягиным – своим земляком, с которым мы жили до войны на одной улице в Алма-Ате. Он очень поддерживал меня, помогал, кормил, выхаживал.

Люди, как мухи, умирали от истощения и болезней. Мой молодой организм справился с ранениями. 12 ноября срослась рука, хотя и неправильно, и даже стала работать.

Немецкая комиссия определила меня в рабочую команду. Сидеть без работы они никому не давали ни одного лишнего дня. Была неизбежная угроза попасть в рабочую команду на шахты или металлургические заводы, откуда практически никто не возвращался. Подпольный центр помог мне попасть в рабочую команду на сахарный завод в приграничный с Германией район Польши. За два месяца работы на заводе я подкрепился на сахаре и окончательно окреп. Сблизился с двумя нашими парнями, они оказались тоже офицерами. Мы решили устроить побег, тайно к нему готовились. В январе 1945 года, выбрав удобный момент, когда охрана была ослаблена, мы вечером прорезали отверстие в колючей проволоке и бежали. Получилось удачно. Немцам, видимо, было не до нас, они готовились к эвакуации. Месяц мы перелесками помалу передвигались к линии фронта, но и фронт еще быстрее приближался к нам. На день забирались отсиживаться под сено в сараях отдельных хуторов, на опушке леса. Лес был очень редкий и маленький, почти насквозь просматривался.

С приближением фронта сплошным потоком стали идти отступающие немецкие части. Мы решили отсидеться и укрылись под сеном на чердаке крестьянского дома на опушке леса. Через пару дней сюда подошел фронт.

Взвод немцев занял дом, а под домом установили пулеметные точки. Наша артиллерия успешно обстреливала дом, но прямого попадания не получалось. Тогда зажигательными пулями подожгли соломенную крышу дома. С горящего чердака мы попрыгали на землю и оказались в объятиях у немцев. Не пойму, почему они тут же нас не расстреляли: с точки зрения их психологии это было бы логично. Чего с нами нянчиться? Может быть, потому, что большинство из солдат разговаривали на польском языке, да и по ним было видно, что им опротивела война? Даже покормили нас остатками своей пищи. Чистокровные немцы таких поступков не совершают. Однако под усиленной охраной нас отправили в тыл, затем вывезли в Словакию, а потом переправили в какой-то небольшой лагерь для военнопленных. Из лагеря мы уходили в рабочую команду на земляные работы, где и проработали до конца войны. Нас по 12 часов в день под мокрым снегом и проливным дождем заставляли рыть противотанковые рвы вдоль насыпи железной дороги. Потом насыпь железной дороги стала проседать, и нас снова заставляли зарывать рвы. Так мы проработали до мая месяца. Пока были еще силы, мы трое все время помышляли о побеге. Но нас, как бывших беглецов, особенно усиленно охраняли, даже близко не допускали к лесу. А внутри отгороженного колючей проволокой лагеря, где на ночь размещалась команда, в немецкой конюшне, нас троих под индивидуальную охрану закрывали в бронированный подвал. Продлись война еще месяц, мы бы погибли от истощения.

В первых числах мая 1945 года нас в составе многочисленных колонн военнопленных спешно погнали в Чехословакию, на запад. Видимо, хотели угнать к американцам. 9 мая, узнав о подписании акта капитуляции Германии в Берлине, немцы на марше стали расстреливать из автоматов и пулеметов колонны наших пленных. Уцелевшие пленные солдаты разбегались в разные стороны, прятались в лесу, в деревнях. Вскоре подошли войска Красной Армии и мы были спасены от фашистского рабства. Так для меня 9 мая 1945 года закончилась война.

…Последний день войны, 9 мая 1945 года, меня застал в небольшом чешском городке. За день до этого наши передовые части выбили немцев из города и его окрестностей, а 9 мая через город проходила уже основная масса наших войск. Это было поистине волнующее зрелище.

Это был своеобразный парад Победы: красные флаги на стенах домов, музыка и призывы по радио, толпы людей запрудили все тротуары. Море цветов, рукоплескания и крики «ура». Букеты цветов летели в наших солдат, в открытые люки танков и кузова автомашин.

Так чехи в тот день встречали Красную Армию, Армию-Победительницу. Многие люди плакали от счастья победы над гитлеровской Германией и от горечи пережитых страданий за годы войны.

В период до декабря 1945 года я дважды прошел государственную проверку, находясь сначала в лагере репатриированных советских граждан в городе Освенциме в Польше, а затем в 357-м запасном стрелковом полку 145-й запасной стрелковой дивизии в г. Вышнем Волочке Калининской области. После проверки был восстановлен во всех правах, в прежней должности и в прежнем воинском звании старшего лейтенанта. За участие в Великой Отечественной войне был награжден медалью «За победу над Германией».

25 декабря 1945 года был демобилизован из рядов Советской Армии в запас офицерского состава (старший лейтенант) и направлен по месту постоянного жительства в Алма-Ату. В это время мне было всего 24 года.

…После возвращения с фронта в январе 1946 года, по приезде в Алма-Ату, я сразу поступил учиться на подготовительное отделение при Казахском горно-металлургическом институте. После его успешного окончания, в сентябре 1946 года, был зачислен студентом сначала на металлургический, а затем переведен на геологоразведочный факультет. И затем всю жизнь посвятил геологии.

Работал старшим лаборантом сектора нерудных полезных ископаемых института геологических наук АН КазССР, в Казахском институте минерального сырья геологического комитета Совета Министров СССР, в Казахской геологоразведочной экспедицииинистерства промышленных и строительных материалов… Имею 27 научных трудов, включающих результаты научно-исследовательской работы.

Награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны, юбилейными медалями «За Победу над Германией», «За освобождение Украины», медалями Жукова. Имел много Почетных грамот и благодарностей.